Отставка была обидной и непочётной. Хотя ему оставили адъютантов, охрану, выплаты и прочие приятные мелочи жизни, но оказаться не у дел, когда ты полон замыслов и планов, бросить на полпути весьма перспективные разработки — это обидно. И неразумно для страны. В конце концов, он работал именно на её благо, убирая скопившийся за века балласт, зачищая страну от ненужных, а значит, и вредных семей и родов. И это обогащало и возвышало род Юрденалов, поднимая его самого к вершине пирамиды. И всё прахом. Обидно! Обидной была и формулировка. "Необходимость уделять больше времени и сил сохранению и процветанию столь древнего и славного рода". Издевательская формула. По ней не отправляли в отставку со времён королей. Тогда так удаляли от двора тех, кого по каким-то причинам было невыгодно или не нужно казнить: необходимость заботиться о роде и родовых землях. Извлекли заплесневелые манускрипты и оперируют ими в современных документах. Маразм! Но когда он исходит от главнокомандующего, приходится подчиняться. Государство, да что там, цивилизация, держится именно на подчинении. Недаром пирамида — самое гармоничное и совершенное сооружение.
Рассуждая на подобные темы, Яржанг Юрденал с удовольствием отмечал свою способность к отвлечённым и даже философским размышлениям.
Адъютант распахнул перед ним дверь, и когда генерал занял своё место за рабочим, но печально просторным из-за отсутствия бумаг столом, доложил, что звонков и сообщений не было.
— Благодарю, можете быть свободны.
Адъютант, прищёлкнув каблуками, вышел, бесшумно и плотно прикрыв за собой дверь. И только тогда Яржанг Юрденал взял из серебряного лотка для бумаг почту. Сегодня её было… больше, чем вчера. Отрадно. Кажется, о нём вспомнили.
Продолговатый белый конверт со штампом Ведомства по Учёту Несамостоятельного Населения. Яржанг Юрденал поморщился. Он не любил напоминаний об этой неприятно нашумевшей истории. Что они от него хотят? Казённый бланк извещал, что принадлежавший ему и обращённый в рабство бастард продан с торгов за семь тысяч гемов и положенные семьдесят пять процентов, в сумме пять тысяч двести пятьдесят гемов в соответствии с исполнением решения Ведомства Юстиции за номером и от числа переведены на счёт Игровой Компании.
Юрденал раздражённо бросил бланк на стол. Идиоты, не умеют работать! Угробить на такое дело, как продажу раба, неделю. Пять тысяч в уплату долга в восемьсот девяносто пять тысяч! Даже если они будут продавать его так каждую неделю, то на выплату только долга без процентов уйдёт… от раздражения он, всегда свободно оперировавший и большими числами, был вынужден достать из бювара чистый лист и подсчитать вручную. Вышло сто семьдесят девять недель, больше трёх лет. Издевательство! А если, как ему говорили консультанты, раба, как правило, перепродают раз в год, чтобы он сначала окупил заплаченные за него деньги, то… сто семьдесят девять лет?! Тогда не стоило вообще это затевать! Он даже забыл, вернее, не захотел вспомнить, что только первая продажа даёт процент в уплату, а дальше только процент от использования.
Чтобы успокоиться, Юрденал встал и прошёлся по кабинету, задержавшись у традиционной ритуальной полки с портретами родичей. Когда-то там размещали портреты предков, теперь для этого существует каминный зал — хранилище памяти рода, а в кабинете держат портреты только ближайших родственников. Он машинально поправил фотографию отца, на которой тот ещё до болезни, полный сил, в форме генерала авиации, фотографию Гарвингжайгла в форме студента Университета и… его рука схватила пустоту. Третьей фотографии не было. Но… но почему он пытался взять её? И сам ответил себе: неразумная память. Да, здесь стояла третья фотография. Как и положено, портреты бастардов помещают в один ряд с портретами законных сыновей, и здесь стояла фотография старшего сержанта в общевойсковой форме. Он не убирал её, как когда-то фотографии братьев, она сама исчезла.
Яржанг Юрденал резко отвернулся от практически пустой полки и вернулся к столу. Что там ещё?
Опять официальный конверт. Офицерский Клуб извещает, что с пониманием относится к его семейным проблемам и не считает возможным в сложившихся обстоятельствах возлагать на него обязанности посещать заседания… Что? Его исключают?! Он заставил себя успокоиться и перечитать. Нет, это не исключение, формально, нет, он остаётся членом Офицерского Клуба, членство пожизненно и даётся автоматически с присвоением офицерского звания, это же не его продали в рабство, чёрт возьми! Но он выведен из всех комиссий и комитетов, его слово теперь ничего не значит, если с ним вообще кто-то захочет разговаривать. Проклятье! Они превращают его в живого мертвеца.
Такого удара Яржанг Юрденал не ждал и теперь мучительно перебирал в памяти своих живых и мёртвых врагов, пытаясь понять, кто из них мог подготовить и провести такой массированный удар. А что это не случайное стечение обстоятельств, а скоординированная операция, он сразу понял, будучи достаточно опытным в таких тихих войнах.
Уже машинально он взял из нижнего отделения лотка свежий номер "Ветерана". Читал он его только по обязанности и ещё потому, что в Клубе были любители мусолить собственные и чужие мемуары, а ему необходимы темы для разговоров. Машинально перелистывая страницы для предварительного осмотра — читал он всегда подряд, слово за слово, зная, как много информации рассыпано крупицами по тексту, зачастую помимо желания автора, — он вдруг наткнулся на большое белое пятно. Прошлась цензура? И у редактора-полковника не нашлось, чем срочно заткнуть дыру?! Совсем интересно. До сих пор этот писака славился своим нюхом и умением предугадывать, а значит, и предупреждать неприятности.
Над белым, кидающимся в глаза прямоугольником несуществующего текста ровные строчки редакционного комментария. "Редакция извещает читателей, что вынуждена прекратить публикацию столь понравившихся подписчикам статей о боях на Малом Поле старшего сержанта Гаора Юрда, участника боёв, награжденного… — старшему сержанту перечисляют регалии как полководцу, идиоты! — проданного в рабство своим отцом генералом спецвойск Яржангом Юрденалом в уплату долга, совершённого наследником рода Гарвингжайглом Юрденалом, аттестации не имеющим, — даже того, что щенок не служил и служить не будет, не забыли! — редакция приносит извинения читателям."
Яржанг Юрденал раздражённо бросил журнал на стол. Идиоты! Тоже мне, событие мирового масштаба! Да, он тоже читал, написано неплохо, шпильки о глупости командования на месте и вполне надёжно замаскированы, у волчонка резались неплохие зубы, но… но это не повод для таких… экзерсисов. Можно подумать, действительно потеря! Ну, старший сержант, ну награждён, хотя, если честно, волчонок огрёб все, что можно огрести в его звании и при его любви к мордобою вышестоящих. Ещё про Валсскую переправу докладывали. Хватка у волчонка оказалась крепкая, родовая, несколько излишне прямолинеен, импульсивен, но он рассчитывал, что с возрастом волчонок заматереет, станет уже волком, и тогда у него под рукой будет надёжный, по-настоящему надёжный, преданный не по службе, а по крови человек. И что парня понесло в журналистику, оказалось неплохо, завязывались связи там, куда раньше никому из Юрденалов хода не было, и где он мог стать монополистом, и вот… Ему показывали, вернее как бы случайно забыли на столике рядом с его креслом в Офицерском Клубе эту газетёнку, как её, ах да, "Эхо". Разумеется, он прочитал. "Памяти друга". Штафирка есть штафирка, сопли и слёзы, хотя хлёстко и местами даже трогательно. Но… Но, чёрт возьми, почему никто не думает, не желает думать, от каких планов и разработок пришлось отказаться ему, что его двадцатилетние труды ухнули в пустоту?!
