– Говорит, что посольству Папы Римского надлежит немедленно бежать ко двору великого хана. Готов принять нас повелитель Вселенной.
Феодул так и сел. Хин-хин зашевелился, разбуженный голосами. Монгол сердито кричал и хлопал плеткой себя по сапогу.
– Давай одеваться, что ли, – вымолвил Феодул.
Он облачился во все дареное монгольское, взял мешок с добром, огладил напоследок каждую из игрушек, добытых в Константинополе. Вот и настала пора расставаться! Даже жаль стало. Хин-хину, дабы облагообразить, повязали на шею ленту.
И вышли из юрты на холод.
Монгол, семеня в длинных одеждах, побежал вперед, показывая дорогу, а Феодул с Андреем поспешили следом. Дары нес Андрей; Феодул же, как обычно, был обременен хин-хином.
Вдруг монгол остановился и велел посланцам ждать.
– Чего ждать? – рассердился Феодул и подтолкнул бок Андрея. – Спроси его, чего ждать-то?
Но монгол уже убежал.
Послы поневоле остались стоять. И тотчас вокруг образовалась толпа скалозубцев. Иные щупали у Феодула волосы, насмехаясь над их пшеничным цветом, другие щипали хин-хина и покатывались со смеху, когда тот вздрагивал и елозил по спине Феодула.
Наконец явился один сановный монгол, бывший, как узнал Феодул, начальником канцелярии великого хана. Здесь нужно сказать, что монголы, хотя и были по большей части неграмотны, чрезвычайно чтили написанное и по всякому случаю составляли документы. Этому они научились у китайцев. И начальник канцелярии был у них поэтому очень важным человеком.
Сановник холодно уставился на Феодула, и тотчас в узких черных глазах Феодул увидел свое отражение во всей его неприглядности: обмороженное лицо в красных пятнах, толстые губы, лохматые светлые волосы. А уж как пристально разглядывал папского посланца этот сановный монгол! Того и гляди в рот полезет – зубы смотреть.
Однако ничего такого, по счастью, не произошло, а вместо этого важный монгол спросил что-то у Феодула надменным голосом.
– Желает знать, не опозоришься ли ты перед великим ханом, явив невежество или неучтивость, – не без злорадства перевел Андрей. – Надлежит тебе объявить заранее, каким образом ты намерен почтить великого хана и какие приготовлены у тебя речи.
– Ну так скажи ему, – глядя не на Андрея, а на монгола, произнес Феодул, – что обычай монгольский мне знаком; великого же хана намерен я почтить дарами, для чего привез из дальних стран различные механические чудеса и этого весьма полезного и удивительного хин-хина, которого держу на спине.
Андрей перевел все это, и тогда начальник канцелярии обошел Феодула кругом, желая получше рассмотреть хин-хина. При этом он говорил следующее:
– В таком случае ты должен рассказать заранее, ручной ли это зверь, и если да, то для какой пользы его содержат, ибо поначалу я подумал, что он – один из посланников великого Папы или же посланник какого-либо иного владыки, о котором монголы еще не слышали.
– Как он мог принять хин-хина за посланца! – вскипел Феодул, когда услышал от Андрея перевод.
На это начальник канцелярии великого хана пожал плечами и равнодушно ответил:
– Мы, монголы, завоевали почти всю Вселенную и видели многие народы. Иные совершенно не походили на монголов, так что даже затруднительно было определить, являются ли эти народы человеческими или же их следует причислить к миру животному.
Заслышав, до каких пределов простерлось высокомерие монгольское, Феодул только зубами скрипнул и велел Андрею перевести следующее:
– Среди ученых богословов христианского мира я – известнейший из тех, кто исследовал природу полулюдей. Мною изучены и просвещены псоглавцы и онокентавры. Этот хин-хин также принадлежит к числу существ, чья природа двойственна и является наполовину человеческой, наполовину звериной. Существо это весьма искусно в составлении благовоний, ибо ничем, кроме запахов, не питается, и от этого зависит его жизнь.
Больше ни о чем монгол не спрашивал, коротко кивнул и пошел вперед широким шагом, а Феодул, пригибаясь под тяжестью хин-хина, и Андрей побежали за ним.
Монгол подвел их к большой белой юрте, перед которой на высоком шесте висели какие-то лохматые тряпки, и сказал, что это ханская хоругвь, а в юрте находится сам повелитель Вселенной. При этих словах Феодул ощутил странный трепет, ибо понял вдруг, что пуп Земли непостижимым образом переместился из блаженного жаркого Иерусалима в выстуженный степной Каракорум и именно здесь, в этой юрте, берет начало смерч, одинаково страшный и для Европы, и для Азии.
Сановный монгол велел посланникам оставаться за порогом, а сам крикнул что-то, обращаясь к юрте. Тотчас невидимые слуги подняли войлочный занавес, служивший вместо двери, и перед Феодулом показался восседающий на низкой скамье великий хан Мункэ.
Невысокий, обрюзгший, на первый взгляд какой-то неопасный, особенно в сравнении с Батыем, великий хан Мункэ взирал на Феодула с пьяной строгостью и не шевелился, точно был неживой. Феодул вдруг устрашился, ибо великий хан предстал ему воистину чудовищем, муравьиным львом, обманчиво сходным с человеком. Как некий божок, сидел он здесь, в самом центре Земли, и дерзновенно затыкал собою ее пуп, а несметные полчища монголов, и бесчисленные их стада, и войлочные города, и бескрайние ледяные просторы – все это невидимыми нитями привязано к маленьким красным рукам великого хана, сложенным на зеленом атласном брюхе.
Тут Андрей толкнул Феодула в бок. Тогда Феодул встрепенулся и громко проговорил:
– Да пребудет с вашим величеством Господь Бог, Истинный Свет и Творец всего сущего!
Великий хан важно кивнул в ответ, и слуги опустили Занавес.
Словно очнувшись от оцепенения, Феодул растерянно заморгал белыми ресницами. Тем временем двое слуг опустились на колени возле Феодула и толмача и принялись ощупывать их сапоги, пояса, рукава, ворот одежды. Феодул тупо позволял им себя обшаривать и только ежился. Андрей же, сморщив нос, поскорей отстегнул от пояса нож, с которым обычно не расставался.
Наконец слуги отступили, крича, что посланцы безоружны и могут быть допущены к великому хану. Снова подняли войлок. Высоко поднимая ноги, Феодул переступил порог и предстал перед Мункэ.
Только теперь Феодул заметил, что в большой юрте полным-полно народу. По одну руку от великого хана сидели монгольские господа, по другую – дамы, и все они непрестанно шевелились, копошились на месте, переговаривались, хохотали и чавкали, являя собою зрелище как бы живого моря.
Феодул преклонил колени и поднял на выстянутых руках мешок с дарами, а один из слуг, наученных начальником канцелярии, снял с Феодуловой спины хин-хина и также подвел его к великому хану. Плоское лицо Мункэ с обвисшими щеками повернулось к забавному полузверю. Великий хан показал на него пальцем и проговорил что-то высоким, резким голосом. Стоя на коленях, Феодул повернулся в поисках Андрея и увидел, как тот топчется у самого входа, где на низенькой скамеечке, украшенной узором в виде голых гадов, стояли всевозможные чаши и сосуды с напитками. Перекрестив рот одним пальцем, далматинец лихо опрокинул в горло чарку, а двое монголов-слуг, смеясь, принялись бить его по плечам. Андрей обтер губы и быстро, громко произнес:
