Он тоже меня узнал. Черт, вот она, слава.
Мыш снова зарычал — тихо-тихо, едва слышно.
Взгляд Жабеныша метнулся к собаке, и глаза его расширились. Он оглянулся на Крейна.
Мгновение-другое никто не трогался с места. Крейн и Мёрфи продолжали улыбаться своими профессиональными улыбками. Жабеныш оставался похожим на жабу. Я изображал скучающий вид. Но сердце мое забилось сильнее, потому что инстинкты подсказывали: до открытого насилия рукой подать.
— Тут полно свидетелей, Дрезден, — произнес Крейн. — Вы не можете броситься на меня. Это увидят.
Я склонил голову набок и задумчиво прикусил губу.
— Вы правы. А вы знаменитость. Это классная возможность для рекламы. Я не появлялся на телевидении со времени того шоу у Ларри Фаулера.
Выражение его лица изменилось, улыбка сделалась холодной, жесткой.
— Вам не положено открывать себя миру.
Я ухмыльнулся ему в лицо.
— Как вернетесь к себе в номер, возьмите «Желтые страницы» и почитайте. Я там есть. В разделе «Чародеи».
Жабеныш снова сглотнул.
— Вы с ума сошли, — сказал Крейн.
— Чародеи — они такие, сумасшедшие, — согласился я. — А имя Дарби вам как-то не очень идет.
Крейн чуть вздернул подбородок, и во взгляде его мелькнуло вдруг что-то, похожее на одобрение. Не знаю почему.
Черт, терпеть не могу, когда кому-то больше моего известно о том, какую глубокую яму я сам себе вырыл.
— Правда? А кому оно идет?
— Должен признаться, единственный Дарби, которого я видел до сих пор, был в том фильме про гномов... ну, с Шоном Коннери, — сказал я. — Но мне так кажется.
Он прикусил губу и замолчал. Минуту-другую мы наслаждались очередной безмолвной паузой. Напряжение продолжало возрастать.
Тишину нарушила Мёрфи.
— Часов, скажем, в десять сойдет, Дарби? В здешнем буфете? Нам не хотелось бы нарушать ваш столь плотный график.
Он посмотрел на Мёрфи, на меня, снова на нее — и опустил руку. Потом чуть кивнул ей, повернулся и удалился в толпу.
Жабеныш смотрел на нас еще три секунды, повернулся и поспешил за своим боссом, время от времени оглядываясь через плечо.
Я медленно выдохнул и привалился к стене. Забавная это штука — адреналиновая буря без разрядки. Мышцы ног сжимались и разжимались сами собой, свет в коридоре вдруг показался мне слишком ярким. Избитая голова заболела чуть сильнее.
Мёрфи продолжала стоять, не шевелясь, но я слышал, как она успокаивает дыхание. Мыш сел и напустил на себя скучающий вид; впрочем, уши его оставались настороженными.
— Ну, — произнесла Мёрфи вполголоса, выждав еще секунду. — И что все это означало?
— Мы чуть не подрались, — сказал я.
— Это я как-то заметила, — терпеливо проговорила Мёрфи. — Но почему?
— С ним что-то не так, — буркнул я.
Она нахмурилась, оглянулась через плечо и снова посмотрела на меня.
— Что?
— Я же тебе сказал. Что-то не так. — Я тряхнул головой. — Больше сам пока не знаю.
Она зажмурилась.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю — и не знаю, — сказал я. — Что-то в нем насторожило меня. Когда он протянул тебе руку, это показалось... ну, опасным.
Мёрфи покачала головой.
— Я решила, он хочет хотя бы руку потискать. Немного оскорбительно, но опасного тут ничего нет.
— В данном случае, возможно, было, — не сдавался я.
— Ты уверен, что он по твоей части? — спросила она.
— Угу. Он меня узнал. И аргументы у него против прилюдной конфронтации — стандартные для Старого Мира. Да и Мышу он не понравился. Как и его юрист.
— Вампир? — поинтересовалась она.
— Не исключено. — Я снова пожевал губу. — Но это может быть кто угодно. Блин, да он, возможно, просто человек. Мы слишком мало знаем, чтобы делать выводы.
— Думаешь, он замешан в этих нападениях?
— Хотелось бы верить, — ответил я. — Если бы решал я, он бы явно претендовал на роль поганца. Все отметины налицо.
— Если это он, мне он не по зубам, — вздохнула она. — У него дошлый адвокат, и он уже переговорил с Грином и с Риком. Любое мое давление действительно будет расценено как нарушение прав. Грин не станет действовать на основании одних моих подозрений.
— Что ж, — сказал я. — Нам повезло, что я не Грин.
Мы с Мёрфи отправились в обход по гостинице. Я открыл непочатую упаковку синего пластилина и, отщипывая маленькие кусочки, незаметно лепил их на дверные наличники, на внутреннюю поверхность цветочных горшков, в шкафы с огнетушителями, помечая таким образом все пересечения коридоров и выходы с этажей. И, конечно, я постарался оставить побольше своих незаметных синих меток в коридорах и вестибюлях, примыкающих к залам, в которых проходили мероприятия — особенно объявленные на приближающийся вечер.
— А сейчас мы что делаем? — поинтересовалась Мёрфи.
— Сплетаем заклятие, — ответил я.
— Пластилином?
— Да.
Она недоверчиво на меня покосилась.
Я помотал в воздухе пластилином и сунул ей в руки.
— Маленькие кусочки, которые я оставляю по всему дому, — частицы этого большого куска. Ясно?
— Не очень, — призналась Мёрфи.
— Они только что были с ним одним целым. Даже будучи отделенными от него, они сохраняют с ним тауматургическую связь, — объяснил я. — Из этого следует, что, используя большой кусок, я смогу установить связь с мелкими частицами.
— Ты это называл «паутиной»?
— Типа того. Я смогу... — Я поморщился, подыскивая более точные слова. — Я смогу улавливать энергию мелких частиц. Я разместил их так, что, если одна уловит нарушение энергетических полей, я почувствую это через большой кусок.
— Как, скажем, сейсмографы? — поняла Мёрфи.
— Угу, — кивнул я. — Для того и пластилин. Синий — для защиты.
Она удивленно повела бровью.
— А что, цвет имеет значение?
— Ага, — сказал я и тут же задумался. — Ну, может, и нет. Но для меня имеет.
— В смысле?
— Значительная часть магии связана с эмоциями. С тем, во что веришь сам. Когда я был моложе, я много всякого усвоил — в том числе и роль цвета в составлении заклятий. Зеленый для процветания и плодородия, красный — для страсти или энергии, черный для мести... и так далее. Вполне возможно, сам по себе цвет ничего не означает — но если я хочу, чтобы заклятие сработало с максимальной эффективностью, я должен учитывать и его. Грош цена тому заклятию, в которое не веришь сам.
— Это как волшебное перышко у Дамбо? — спросила Мёрфи. — То есть главное — собственная уверенность?
— Именно, — подтвердил я. — Перо всего лишь символ, но символ очень важный. — Я помахал в воздухе пластилином. — Поэтому я и использую синий. Я не хочу экспериментировать с новыми цветами, тем более в кризисной ситуации. Ну и потом в «Уолл-Марте» синий дешевле.
