— Ну все, стороной смертушка прошла, выдюжил парень!
Все это время, пока Шык с Руной знахарили Луню, харчи для путников готовил Зугур. Вагас особо не мудрил — вынал из-за насада кабанью ногу или птичью тушку, насаживал на острие секиры и совал поближе к Яровым Птицам, изредка поворачивая. Жаренина получалась так себе, где сырая, где горелая, но есть можно, и никто не жаловался.
Теперь же, когда Луня уже не нуждался в догляде да уходе, Руна решила пир закатить. Ну, не пир, а так, пирок небольшой, но все же…
Пересадив всех мужиков на заднюю скамью, девушка выбрала из замороженного припаса куски получше, птиц пожирнее, подвесила к златой цепи котелок для похлебки, нарезала оттаявшее мясо, нанизала на стрелы и примостила рядышком с котелком. Из своего мешка достала Руна травы сушеные да коренья разные, что руками растерла, что рукоятью ножа растолкла, посыпала приправами мясо, кинула корешков в похлебку, и вскоре такие ароматы защекотали ноздри, что все, даже Шык, невольно потянулись к девушке, предлагая помочь, чем смогут, а заодно и попробовать — может, готово уже?
Руна, посмеиваясь, велела всем ждать еще немножко, расстелила на скамье кусок чистой тряпицы, высыпала из небольшого мешочка горсть соли Свирга не только платья в приданное дочке дала.
Наконец угощение было готово. Гора аппетитных, хорошо прожаренных и ароматных кусочков мяса, котелок с птичьей похлебкой — такого путники не видали уже поллуны с лишком, с тех пор, как посление Корчей покинули. А Руна еще удивила — откуда-то со дна своего мешка достала глиняную фляжку с арским хмельным питьем, и тут уж мужики только руками развели — ну хозяйка, ну затейница, ну молодчина!
Первым свою походную чарку налил Шык, потом, по старшинству — Зугур, Луня и последней, как хозяйка, Руна. Волхв встал, макнул в питье палец, брызнул по обе стороны колесницы в бескрайний небесный простор:
— За память о богах наших пью я, за благое для них посмертие, и за то, чтоб поход наш, до сей поры удачный, удачей же и завершился!
Выпили, накинулись на еду и пока не насытились, не говорили между собой. Лишь когда поволока сытости осоловила глаза, лишь когда наполненные желудки стали подавать знаки — хорош, мол, сил уж нет больше, остановились путники, откинулись на скамьи, славя Рунино умение и стряпное искусство.
На сытое брюхо и разговоры пошли. И Луня, и Руна, и Зугур обратились к волхву — что такое Могуч-Камень, и как Шыку удалось добыть его?
Шык уселся поудобнее и начал говорить, изредка прикладываясь к чарке с арским питьем:
— Как понял я из слов драгона и Хорса, Владыка не всегда был таким, каков он сейчас. В начале жизни, или как это назвать, не знаю, был он Творцом, но не именовал себя так, ибо не придумал, не создал еще слов, и магии, чар словесных, не создал.
Когда же назвался он Владыкой, чего-то в порядке мировом, в мироуложении — изменилось, наперкосяк пошло, как говорится, не в ту дуду. Когда создавал и творил он, то радость от этого испытывал и любил созданное, и живое, и неживое. А потом вознамерился властвовать, не творить и любить, а властвовать и править. И тогда то, что было им в самом начале сделано, Первая Звезда, зажженная в неоглядном мраке Великого Ничто, вспыхнула ярче яркого и разлетелась на мелкие кусочки.
По всем мирам разлетелись те осколки, во все далекие далека попали они, и к нам, на Землю, занесло один. Его-то и назвали Могуч-Камнем.
— Кто назвал? — спросил Луня.
Шык сердито сдвинул брови, покачал головой:
— Не торопи меня. Никшни и слушай! Так вот, камень этот попал впервые к самым древним предкам народа Ом. Они, видевшие, что пришел он с неба, почитали его за великую святыню и поклонялись ему. Но вскоре заметили, что что-то не так — былая святыня начала приносить несчастия. На поклоняющихся камню племена сыпались то нашествия соседей-ворогов, то гладомор, то наводнение, то засуха. И наконец шаманы, собравшись вместе, прокляли камень и собрались утопить его в море-окияне, но часть вождей не поверила им. Они собрали своих воинов и силой отбили камень, но потом были принуждены отправиться вместе со своими родами в изгнание — весь народ поднялся против отступников.
Долгие годы странствовали они в поисках лучшей доли, пока не дошли до Моста Народов, не перешли его и не оказались на Той Стороне. Там они и поселились, разбредясь по огромным просторам новых земель. Вскоре одни совсем одичали, забыв и обычаи, и корни свои, другие по сию пору живут по уложению предков, но те времена давно минули, и ныне эти потомки омов тоже похожи на дикарей.
И лишь один род, осевший у подножия небольшой горы неподалеку от берегов бескрайнего моря-окияна, начал жить так, как должно людям. И это был именно тот род, что хранил и берег небесный камень как величайшую святыню. Поначалу людям тяжко приходилось в чужих краях, но они прижились, и прижились крепко. Воевать тогда было не с кем, теплое лето и такая же теплая зима помогали им собирать по три урожая за год. Окрестные леса изобиловали дичью, а реки и окиян — рыбой. Вскоре этот народ разросся и стал многочисленным. Появились умельцы, научившиеся строить дома и крепости из камня, делать из металла орудия и оружие. И великим, величайшим из умений этого народа стало умение летать на Деревянных Птицах.
И верили они — это небесный камень дает им все то, чего они достигли, это он ниспослал всю благодать, какая только возможна в мире. И победы на врагами, далекими родичами, которые к тому времени уже расплодились в лесах и дикими ордами вторгались в земли народа, поклоняющегося камню, тоже дарованы им же.
Время шло, и вот уже среди жрецов, охранявших святыню, стали поговаривать, что надо дарить камню не только еду и питье, не только перья редких и красивых птиц, но и сердца живых людей, врагов и отступников, чтобы камень еще больше помогал и защищал поклоняющихся ему. Так начались человеческие жертвы, и потоки крови заливали небесный камень, вознесенный на вершину самой большой башни в главном граде.
А потом случилось вот что — один молодой жрец, больше других пылавший любовью к священному камню, решился на небывалое — он собрался выкрасть камень, а на его место подложить подмену, простой булыжник. Этот жрец считал, что священный камень нельзя осквернять человечьей кровью, что его надобно омыть и очистить от скверны, ибо должен он приносить радость в труде всяком, а не победы в войнах. Быть может, жрец почуял душу камня? Не знаю…
Много лет жрец искал похожий камень, а когда нашел, еще долго поливал его кровь, делая похожим на тот, что лежал на вершине башни. И вот одной темной и глухой безлунной ночью жрец пробрался к святыне и подменил ее.
