Дом показался мне хоть и обширным, но странно низким, тесным. Я удивилась. Одно — коли оставить его в раннем детстве и через много лет вернуться. Но с моего отъезда и трех месяцев не прошло!
Мать и служанки кинулись мне на шею и плакали так, что едва кольчуга не заржавела. Едва удалось их успокоить. Я отпустила ясеньцев из моего отряда до вечера — отведать родных, остальных расставила в караулы и назначила смену. Истопили баню. Меня, как командира, вопреки обычаю, пустили на первый пар. Служанки только ойкали, разглядывая мои шрамы. Из бани я вышла распаренная и утешенная, а под вишнями и абрикосами в просторном саду, дающими широкую тень, уже накрыли столы. Отец мой Герсан всегда славился хлебосольством, но в этот раз выше головы прыгнул. Еще один такой пир — и запасы в доме кончатся. Поди накорми полусотенную ораву. Надо хоть за прокорм платить: деньги на это в Сарте выданы. Сидели за столом со мной отец, Брезан, двое мастеров-оружейников, товарищей Брезана и трое моих десятников. Жадно слушая о том, что происходит в городе, я даже про еду забыла.
Прямо в чашу упал, забрызгав меня вином, перезрелый абрикос. Я вытерлась лежащим на коленях полотенцем, неприятно розовые пятна остались на полотне.
Помянули Мэннора.
А Брезан речами отчетливо подталкивал меня к тому, чтобы моим отрядом с его поддержкой все же взять Старшинскую Вежу и передать Ясень под руку Золотоглазой. Очень уж рядный начальник залютовал. То ли зниченьское солнце ему голову напекло, то ли другое что в голову ударило. Приговорить, что для Керин Сарт взял Горт! Я подавилась и закашлялась, брызнули слезы.
— Врага за спиной не оставляют, — мастер от души стукнул меня по спине. Будь я тем врагом — мог и хребет сломать. Зато кусок в горло проскочил. Брезан же сверлил меня синими глазами исподлобья.
Что войско не на пустом месте делается — это я понимала. И что Сарту без поддержки не выжить. И про врага за спиной тоже. Мелдена нет. Чего проще: сговорятся рядный начальник Берут и рыцарь Горт. Вор всегда пуще других кричит. Но…
— Не могу я ничего без Керин решать, — уперлась я. — Пойду к Беруту с посольством…
До этого Герсан и Брезан цеплялись один к другому, как кошка к собаке (отец считал, что голытьбе нельзя воли давать и на законную власть руку подымать нехорошо и опасно), — но тут дружно схватились отговаривать меня, неразумную. Отец упирал на то, что и сам, хоть и старшина златоделов, а из Вежи ушел, чтобы не стать заложником. А меня Берут непременно заложницей возьмет, и тогда не спасет никакое чудо. Они так наседали, что я уши заткнула. И локтем сбросила со стола глиняную миску с малосольными огурцами. Посудина раскололась, крикуны угомонились и стали договариваться, как действовать. По всему следовало известить Керин.
Вечером воротились воины-ясеньцы из моей полусотни. Были они веселы, и каждый под мышкой держал по полуведерному бочонку. Если им верить, парни спасли от разорения виноторговца, за что были пожалованы. Пришлось объяснения проглотить. В Ясене найдутся соблазны почище медовухи. Я прогнала вояк умыться ледяной водой и сменить караульщиков.
В самый темный час ночи, когда предутренний сон особенно крепок, десяток из моих пяти (а также я, Брезан и его подмастерье Гарт, то и дело краснеющий, как девушка) стали готовиться к отправке гонцов. Кмети надели темное и намазали сажей лица; сняли доспехи; подогнали каждый ремешок — чтобы даже случайно не выдать себя предательским звоном. Я тихонько смеялась, вспомнив, как Явнут, обучавший хоругвь перед походом, вывел нас в дубовую рощу над Ясенькой. Вернулись ко мне ароматы листвы и прели, сквозные тени, посеребривший поляны свет полной луны… Я стояла, вжавшись в шершавую кору дуба-великана, передо мной, хорошо видные, а особенно, слышные, три «вражеских» витязя сговаривались напасть на потешный стан.
— Подкрадемся неслышно! — Двинулись с места. И сразу же на всю рощу раздался топот и залихватский кольчужный звон…
Смешно-то смешно, а нам головой наложиться, случись такое.
В небе над Ясенем висел похожий на лунку ногтя месяц. Беленая, словно печь, городская стена казалась под ним голубой. От стены и от стрельниц падала угольная тень. Дул ветер, плыл с лугов запах отавы, мешаясь с запахом мела и земляного масла: через неравные промежутки горели походни на забороле. По гребню стены неспешно вышагивал часовой. Разумеется, мастер-оружейник выбрал самую низкую стену: ее давно не латали, на кирпичной кладке имелись глубокие щербины. Мы рывком перескочили открытое пространство и укрылись в тени. Тревоги не прозвучало. Наверх прямо от наших ног взбегала кирпичная лесенка. А то; если осада — через стрельницы камней и смолы не натаскаешься.
Трое воинов, погодив, пока часовой повернется спиной, взлетели на забороло. Приложив ребром ладони по шее, подхватили, не дав упасть, и бегом понесли вниз. Вместо него сразу же пошел в сторону воротной стрельницы мой человек. В темноте издали отличить его от стражника нельзя было — росту и стати с караульщиком одинаковых, шлем и кольчуга ясеньской работы. Между тем гонцы тоже взбежали на забороло и, прижимаясь в тени зубцов, споро размотали прочные веревки с крючьями, накрученные на пояса. Закрепили крючья в щелях, подергали. И с едва слышным шорохом нырнули за стену.
Только уйдя в кривые щели ясеньских переулков, я поняла, как долго не дышала.
В Якубовой слободе гонцы до рассвета купят коней и побегут на Сарт. Часа на четыре опередив возможную погоню. Писем я им не давала, заучили наизусть; пошли пятеро — для надежности, один да домчится, обскажет все сестре. Пусть она решает. А я согласна с Брезаном: "Врага за спиной не оставляют".
Для меня начиналось самое тяжелое — ожидание. Попытки выторговать все же то, что нужно Сарту для обустройства, и войску для похода на север, попытки договориться с Берутом. Не оттого же он лютует, что мы в Сарте Мэннора, его посланца, завернули. Опомнится, торгашеская душа. Старшины всегда чуяли выгоду и никогда из-за гордыни или гнева ее не упускали. Как же наивна была я… То ли Беруту и впрямь сильно наступили на любимую мозоль, только все мои благие намерения натолкнулись на глухую стену.
Ну какая, скажите, крамола в том, чтобы купить два десятка возов, овес, муку и зерно, скобяной товар, плотницкий и столярный инструмент? С поруки отца продавцы со мной говорили, и говорили вежливо. Но торговать не желали. Намекали: "в Ясене не только уши у стен имеются, прознает Берут — отступнику не жить. Вот замиришься с ним… али вовсе его скинешь…" С Золотоглазой готовы были договориться, когда она придет в Ясень, со мной — никак. Эх, видно, ни на что я не гожусь, зря на меня Керин надеялась.
