Тигарр кивнул.
— Приятно говорить с откровенными людьми. Как вам рассказать, комиссар — покороче или подлиннее?
— Подлиннее, — Тигарр удобно устроился и добыл пачку табачных палочек.
— Простите, — Альваин поджал губы. — Терпеть не могу запах табака, комиссар. Если можно…
Тигарр молча убрал пачку в карман. Запаха он терпеть не может. К себе бы принюхался.
— Это была не моя идея, — Альваин заговорил, только когда подали пиво. — Это Эммарин, да пребудет под Светом. Захотелось ему устроить «сладкую исповедь».
— Что это?
Альваин вновь захихикал — как тогда, у себя дома, неприятно и с призвуком непристойного веселья.
— Вы не знаете? О, это интересно, комиссар. Половина врачей делает это. Другая половина делает, но не признаётся.
Комиссар сухо улыбнулся.
— Что такое индуктивное исследование, знаете? Ну, когда у человека имитируют все фазы цикла по очереди. Должны знать, вы же проходили медосмотр.
Тигарр кивнул.
— У вас есть дети, комиссар? Впрочем, неважно. Вряд ли вы помните. Когда у человека третья, активная фаза… когда мы хотим только одного… кого–нибудь противоположного пола… человека в этот момент нет, комиссар. Инстинкт размножения. В чистом виде. Человек может убить в этот момент, если встать на его пути. Если не дать спариться… вы понимаете.
Комиссара передёрнуло.
— Это нормально, комиссар. Мы такие, какие есть. Думаете, почему эта фаза длится всего лишь несколько минут? Так вот… — Альваин отпил пива, надел очки. Ему явно нравилось рассказывать. — Когда мы наводим третью фазу искусственно, человеку в этот момент очень хорошо. Небольшое отличие от подлинной третьей фазы, совсем небольшое — концентрация гормонов в крови, всего прочего. Страшный наркотик, комиссар. Человек полностью открыт. Никаких защитных механизмов. Понимаете?
— Наркотик правды? — комиссар взглянул в глаза собеседника. Туда, где за стёклами скрывались глаза.
— В точку. Задайте вопрос — получите ответ. Главное, знать, какой вопрос задать. Страшное искушение, комиссар. Все его испытывают. Я «допрашивал» людей… не смотрите на меня так. Я говорю: половина врачей занимается этим. У нас, во всяком случае.
— За деньги?
— Верно, — принесли второе, и Альваин на несколько минут утратил интерес к беседе. При взгляде на то, как тот ест, комиссару стало неприятно. — Родственники, комиссар. Враги, завистники. Долго это не длится: нельзя удерживать третью фазу дольше пяти минут, начнутся необратимые изменения. Но этого хватает. В провинциальных клиниках врачам очень мало платят, комиссар.
Альваин отставил тарелку.
— Эммарин затеял это, — руки его вновь затряслись. — Мы знали, что за девицей какой–то хвост. У неё был сбой цикла… нужно было принимать решение. Обычно мы назначаем восстановительный курс, но иногда женщины сами просят устроить им такой сбой. Это опасно для здоровья, но многим нравится.
Похоже, сегодня я узнаю о врачах много интересного, подумал Тигарр.
- - -
— Как вас зовут? — поинтересовался Эммарин.
— Эль–Неренн, — отозвалась альбиноска, не открывая глаз. Всё, как обычно — голос ровный, лишённый эмоций.
— Как ваше настоящее имя?
— Я не должна называть его, — последовал ответ. Эммарин, Альваин и третий участник обследования, Мейснер, переглянулись. Человек не может противиться «допросу». Всегда отвечает.
— Назовите ваше настоящее имя, — потребовал Эммарин, усилив мощность воздействия. Альваин хотел поймать его за руку — усиление могло плохо повлиять на девушку.
Глаза той открылись. Эммарин попятился. Альбиноска улыбнулась… жуткая вышла улыбка, хищная. Но индикация приборов показывала, что эль–Неренн не в состоянии действовать сознательно.
— Назови своё имя, — потребовало существо, говорящее с ними голосом эль–Неренн. — Назовите свои имена, я назову вам своё.
- - -
— И вы назвали? — не поверил комиссар своим ушам.
— Да, — Альваина передёрнуло. — Знаете, что такое «второй голос», комиссар? Было что–то вроде этого. Мы не могли противиться. Все потом признались — говорили помимо своей воли. Мы все представились ей.
- - -
— Ньер? — Хольте обратила внимание, что девушка отложила книгу, откинулась на спинку и прикрыла глаза. Дыхание её стало ровным и медленным, губы шевелились. — Ты спишь?
Оглянулась. Эйзенн был увлечён беседой; ехать предстояло ещё не меньше часа.
Хольте наклонилась к эль–Неренн, осторожно прикоснулась к её виску… к шее. Спит.
— Вы узнаете моё имя, — прошептала эль–Неренн едва слышно и Хольте вздрогнула. Тогда, в ванной комнате, перед зеркалом, эль–Неренн говорила таким же голосом — чужим, неприятным. — Когда посмотрите в зеркало.
- - -
— Вы узнаете моё имя, — ответило существо. — Когда посмотрите в зеркало. Вы видите меня каждый день, — оно захохотало, и трое врачей схватились за уши, до того неприятно это звучало. Существо закрыло глаза, и несколько секунд спустя всем троим полегчало.
— Всё, я завязываю, — слабым голосом объявил Альваин. — Доигрались. Что там, на индикации? Долго ей ещё спать?
— Эльви, — позвал Эммарин. — У нас неприятности. Смотри сюда.
Остальные двое подошли, держась за сердце, к терминалу.
— Великая Матерь, — прошептал Альваин. — Essa плюс. Сбивай, срочно. Выключай, немедленно. Выключай, кретин!
— Нет, — послышался голос. Все трое обернулись. Существо вновь открыло глаза. Повернуло голову в их сторону. Глаза казались серебристыми, полными жидкого металла. — Ничего не трогать. Я не разрешаю.
Альваин молча протянул руку к выключателю… но не успел его повернуть.
- - -
— Я знаю, что такое Essa плюс, — пояснил комиссар. Альваин выглядел совсем плохо. Два раза ронял бокал, облил пивом некогда дорогие и красивые брюки.
— Ничего вы не знаете, — Альваин выпил залпом, налил себе ещё. — Даже представить не можете. Нас всех скрутило. Буквально — как стояли, так и упали. Думаю, мы лежали меньше минуты. Знаете, чего я хотел, комиссар? Умереть. Меня словно выворачивало — нет, не в этом смысле. Не только в этом смысле. Оно знало обо мне, комиссар. Знало всё, что хотело узнать. Я чувствовал это.
— «Оно»?
— Это не человек, комиссар. Такие рождаются каждые тридцать–сорок лет. Обычно, хвала Матери, они не доживают до «первой луны». Если доживают — всегда приносят смерть, комиссар. Я изучал это, потом. У меня стало очень много времени.
— Слушайте, перестаньте дрожать. Её здесь нет. Что в ней такого? Кто она, по–вашему?
