– Брат, откликнись, – я сделал еще один шаг, – ты мне нужен.
Но он зарычал, не подпуская к себе на оставшиеся несколько шагов. Если бы хотел, он бы уже кинулся, но он любил меня так же, как и я его, и пока только пугал.
– Брат, прошу, очнись, – моя душа просто рыдала при виде свежей раны, которая еще не успела исчезнуть.
Смотреть на своих бойцов я вообще опасался – все же мне сообщили, что все живы, и это главное. А настоящий бой, с главой, всегда был чреват для любого.
– Брат, прости, что не смог помочь, брат, прошу, выслушай.
Меня полоснули острыми как бритва когтями, я даже не успел увидеть его удар, настолько это было быстро, – только и осознал, что уже отлетаю от брата.
Уже на следующий день я смог подойти к нему снова. Моя рана едва зажила, и я сразу же направился к нему.
– Молодой глава, – обратился ко мне оборотень. Зрелый, гораздо старше меня, он занимал должность управляющего уже многие годы, а до этого был неплохим главой – начальником, пока не пришел к одной из оборотниц, с опущенной головой, боясь, как и многие, потерять свою человеческую сущность. С ней он потерял своего зверя, и как только это случилось, он вернулся в замок, чтобы, как и всегда, быть рядом со своими альфами.
Я привык уже, что ко мне обращаются так, и никогда с этим не спорил, но вот сейчас почему-то стало особенно грустно, потому как я понимал, что самого главу, моего брата, уже не смогу вернуть.
– Слушаю тебя, Уистли, – я остановился, смотря на белые волосы, как и у моего брата, на голубые глаза и не понимая, за что Богиня наказала такого преданного и верного барса, никогда не видя от него ни фальши, ни злобы, а только понимание и сострадание – к друзьям, к нашему народу, к этому миру.
– Замок хочет посетить Эмилья Стенховская, просит вашего дозволения, – он отвесил почтительный поклон.
– Я никого не принимаю, – резче, чем хотелось, ответил я другу.
– Как прикажете, молодой глава, – он опять склонился.
Уже выбегая во внутренний двор, залитый лучами солнечного света, я заметил, что зверь спокойно лежит на разломанных им же камнях и как будто не дышит.
С криком отчаяния я бросился к брату, потому как уже было все равно, что он мне сделает, только бы быть вместе, как всю мою жизнь.
Зверь не ожидал от меня такого напора и, скорее всего, подпустил, оценив всю наглость. Но когда я обнял обеими руками его большущую шею, он принюхался и не стал больше отталкивать.
Так прошло около недели. Я сам кормил своего брата, сам менял ему воду и сам же умирал от понимания: все, что я делаю, только рвет Денли изнутри все сильнее.
– Молодой глава, – за ужином в пустующей столовой, потому как я никому сейчас не разрешал приезжать в замок, оставляя возле себя только самых надежных оборотней, ко мне присоединился начальник охраны, мой старый друг из лесных барсов. – Я хочу, чтобы вы меня выслушали.
Я отложил вилку и устало положил руки на стол, уже зная, что хочет мне сказать тот, кто когда-то нас еще зелеными юнцами взял под свою защиту.
– Говори, Билли, – я не смотрел ему в глаза, я не смотрел на свои руки, я смотрел в пустоту, где не видел даже проблеска надежды.
– Так не может дальше продолжаться, – громким голосом пробасил он.
Могучий, широкоплечий, с множеством боев за плечами, он сейчас стоял, ссутулившись, и не верил сам себе, своим словам, своему голосу.
– Вы должны его отпустить, он мучается, терпит ради вас, но мучается, – сглотнув вязкую слюну, уже более решительно сказал он и, положив руку мне на плечо, заставил взглянуть в его такие теплые карие глаза. – Вы должны его убить, только у вас это получится.
– Нет! – мой крик, наверное, слышали во всем замке: так кричат раненые животные, идя на верную смерть, так кричат те, кто теряют все в один миг. – Я не смогу.
А потом я, по-моему, заплакал, и никто из присутствующих в столовой меня не осудил, я только видел, как все вытирают скупые мужские слезы следом.
Еще через неделю я вымылся в своей большой купели и надел праздничную одежду, чтобы проводить своего брата в последний путь – туда, откуда уже не возвращаются.
Уже давно стояла ночь, я приказал зажечь во всем замке магические огни, чтобы больше было света, чтобы эта темнота ушла не только из моего дома, но и из души.
– Пойдем, брат, – я обнял его за шею и, похлопав по мощной груди, направился в сторону леса.
Мы шли медленно, вышагивая плавной поступью. Денли не издавал ни звука, да и я молчал. Что мне сказать брату – что я сейчас его убью, что он не должен сопротивляться? Так он и сам это знал, он шел рядом, покорно, не пытаясь что-то изменить. У большого озера, где мы еще юношами любили купаться, я снял с него ошейник и показал на озеро, мне почему-то захотелось, чтобы он опять засверкал своей белоснежной шерсткой, на которую при свете солнца было больно смотреть.
Он и тут не стал спорить: нырнул с головой в воду и, отфыркиваясь, как неразумный детеныш, принялся сигать в воде, разбрасывая миллиарды капель воды, светящихся от света двух спутников.
Я смеялся, запрокинув голову к небу, а может, рыдал. Я не знаю.
Когда время было на исходе и нам пришла пора прощаться, я почувствовал чудесный запах самки, именно тот запах, который всю свою жизнь искал. Совершенно ничего не понимая, стал еще интенсивнее принюхиваться, а вот брат, ведомый более остро ощущаемыми инстинктами, первым потрусил в направлении запаха. Сперва я заволновался, даже слегка испугался, ведь он хоть немного и сумел вернуть себе разум, все равно далеко отличался от того разумного, кем являлся всю свою жизнь. Но его вел запах, как и меня. Это и его самка, а своей самке зверь никогда не причинит вреда.
На поляне сидела девушка, еще совершенно молоденькая, судя по запаху, едва ли вышедшая из подросткового возраста. Ее густые шелковистые светлые локоны развевал ветерок, а глаза были устремлены к лунам. Мы с братом как завороженные смотрели на это чудо. Тоненький стан, стройненькие ножки, прикрытые причудливой коротенькой тряпицей, и совершенно невероятное свечение кожи. Полностью одурманенные запахом, сперва просто стояли и наблюдали за ней, а потом медленной крадущейся походкой направились к своей самочке.
Я пытался задавать ей вопросы, но получал непонятные ответы, которые меня совершенно озадачивали. Кто она, что тут делает, откуда?
О Богиня! Я возносил благодарственные молитвы за свое и брата спасение, за то, что не оставила своих детей, за то, что не сделала меня братоубийцей.
Когда эта невероятная девушка принялась ласкать и гладить Денли, нисколечко его не боясь, я просто обмяк рядом с ней, пытаясь не растечься лужицей. Мой брат мурчал, призывая свою самочку все сильнее, а она и не думала отстраняться. Мне тоже захотелось, чтобы она дотронулась до меня. Но она, потрясающе улыбнувшись, приказала мне превратиться тоже в барса, чтобы она могла посмотреть и на моего зверя.
Конечно, я тут же все выполнил, она имеет право его увидеть, ведь самке позволено все. То, как и где она нас с братом ласкала, мне было сложно осознавать, потому что возбуждение накрыло такой лавиной, которую я не скоро смогу разгрести.
А потом она сама предложила нам пожениться. На миг и я, и мой брат замерли, ведь, зная нас не больше часа, она уже согласна на единение – это просто запредельное счастье. Все самки заставляют годами ухаживать, добиваться, одаривать подарками. Да я и был готов на это – и на что угодно, только бы чувствовать ее запах рядом. А она сама предложила.
Немедленно перекинувшись обратно в человека, я тут же ей подставил свою шею – пусть ставит метку, потому как я уже не уверен, что если бы она сама не предложила, то не ползал бы перед нею на коленях, моля об этом.
Какое-то время она сомневалась, я и мой брат замерли, не решаясь как-то повлиять. Но потом она отбросила все сомнения и укусила меня. О Богиня! Как же это было сладко, я чуть было не излился себе же в брюки. Было сложно сдержаться, а когда она уже зализывала метку, то я дрожал, как младенец, первый раз ощутивший тепло.
