— Почему ты такая сматт, Майя? — вдруг спросил он.
— Что такое сматт? — тяжело дыша, спросила. Он в ответ указал двумя пальцами себе на лоб, а затем мне. — А-а, умная! Я умная, да!
— Но как? Такие маленькие дети только учатся ползать, а ты… Ты ведь не просто повторяешь слова, да?
— Майя понимает и учится. Мне нравятся слова и хлеб с рыбой.
Шаман улыбнулся, глядя на меня, а затем залился басовитым смехом. Как раз в этот момент в дом ворвалась мама, расплескивая колодезную воду во все стороны, и подбежала к нам.
— Вот. — поставила бадью с тряпицей на боку.
Шаман грубыми, сильными руками вымочил и отжал ткань. Холодная, нет, ледяная ткань прикоснулась к моему лбу. Возмущенно зашипела, зажмурившись:
— Ай!
— Тише, все хорошо, Майя. Посмотрим…
Он отошел от кроватки, оставив холодную тряпку на лбу. Подойдя к столу, он поставил наплечную сумку из плотного светлого материала и принялся рыться в ней. Вскоре достал связку каких-то трав и на тоненькой веревочке подвесил к потолку.
— Огонь, огонь… — повторял про себя, подходя к печке.
Короткой палочкой с пояса поковырялся в тлеющих углях. Она тускло загорелась. Шаман поднес ее к связке трав под потолком, зажигая их, и тут же потушил, задув. Теперь они просто тлели, выделяя едкий дым, запах которого ударил мне в нос смесью полыни, цветов и чего-то еще.
— Это поможет. Но еще… — он снова стал рыться в своей сумке. — Только для Майи, другим бы не дал.
Протянул маме маленький мешочек.
— Это чай. Пусть пьет горячим два раза в день. Начните сейчас.
— Спасибо вам, Хьялдур, спасибо… — со слезами на глазах, мама крепко обняла Шамана. — Спасибо!
В ответ он лишь засмеялся и похлопал женщину по спине могучей ладонью.
— Блё фрисса снарт, Майя! — сказал на прощание, выходя из дома.
Ярко горел в очаге огонь. Не перестаю удивляться тому, как ловко устроена вся система. По сути, это костер прямо дома. Он обложен камнями, а над ним находится самая настоящая вытяжка с трубой! Очень умно для людей, которые пользуются каменными орудиями.
Над пламенем висит почерневший от копоти котелок. Он явно достался нам не от местных — еще ни разу не видела, чтобы хоть кто-нибудь в деревне обрабатывал металл. Слышу, как в нем закипает вода, пар поднимается вверх, и его затягивает в вытяжку. Травы под потолком почти полностью истлели, но дым от них заполнил комнату и никуда не денется добрую неделю.
Мать посадила меня и поднесла к губам глиняный стакан. Было видно, что ей горячо держать посуду, но она не обращала никакого внимания на боль, отчаянно желая помочь своему ребенку.
Запах, кстати, у чая был отвратительным.
— Бе! — высунула язык.
— Майя, пожалуйста, попей… — взмолилась мама и стала дуть на горячую жидкость, остужая ее. — Ну же, тебе станет лучше.
Тяжело вздохнула и подняла взгляд на потолок, но послушно стала пить эту гадость. Вкус был ничем не лучше запаха. Дико хотелось отрыгнуть все выпитое, но в глубине души понимала, что это — единственное доступное лекарство, и от него зависит моя жизнь.
Всю ночь меня лихорадило. Мать не отходила от кроватки и все время вытирала лоб холодной мокрой тряпкой, а потом стала обтирать меня всю.
Второй раз пить эту бурду не пришлось. Проснулась в отличном самочувствии и смогла, наконец, дышать обеими ноздрями, не чувствуя литров соплей в носу. Мама спала прямо на полу, положив голову на кроватку. Было видно, что она сильно устала за эту ночь.
Поднявшись со спины, подползла к ней, обняла за тонкую шею и поцеловала в щеку. Мать медленно разлепила глаза, просыпаясь, и улыбнулась.
— Спасибо, мама, — прошептала ей на ухо, и она обняла меня в ответ.
***
Прошел еще месяц, и мои опасения в какой-то мере подтвердились.
У нашей деревни была еда. Но в один из дней мать с головой укрыла меня шкурой, когда я проснулась от громкого и настойчивого стука в дверь. Стараясь оставаться незамеченной, слегка приподняла шкуру и смогла выглянуть наружу. Оттолкнув мать, в дом нагло завалились трое людей в клепаных кожаных доспехах и с тяжелыми деревянными палицами. Мысленно уже готовилась к худшему, но, судя по тому, что я услышала, все было не так плохо, как могло бы быть.
— По приказу ярла вы обязаны отдать три кунн’мол. Где кладовая, женщина?
— Нет, пожалуйста! Вы не… вы не понимаете! — взмолилась мать. Воины уже переворачивали все в доме с ног на голову в поисках, видимо, зерна.
Один из них подошел к кроватке и сорвал шкуру.
— Смотрите! — сказал он и грубо поднял меня за подмышки, отчего я невольно начала брыкаться.
— Нет, пожалуйста! Это всего лишь ребенок! — мама бросилась в ноги к одному из солдат.
— Никто ее и не… — начал говорить воин, что держал меня в воздухе. Прежде, чем он успел договорить, я уже привычным движением горла вызвала рвоту и заблевала ему руки. — Твою ж… мать!
Пусть я и всего лишь ребенок, но хоть что-то сделать могу. Когда мужик посадил меня обратно в кроватку, я весело засмеялась и стала показывать ему язык.
— Прибью крысу! — закричал он и схватился за палицу.
Сразу же ему на плечо руку положил другой воин, качая головой.
— Это дитя. Оставь, пустое.
— Крысеныш меня заблевал!
— А ты хотел забрать у нее и ее матери еду. Хватит. А вы, — он повернул голову к матери, рыдающей на холодном полу. — Одну кунн’мол. Ярл освобождает вас от налога на поход.
Женщина тут же утерла слезы грязным рукавом платья и бросилась в ноги к этому воину, унижаясь перед грабителем и искренне благодаря его за доброту и щедрость. Я же не могла ему даже улыбнуться и лишь морщилась, скрестив руки на груди, пока мама доставала из погреба огромный мешок зерна.
— Идем. — махнул рукой один из захватчиков. Они вышли из дома, оставив нас наедине с перевернутой мебелью и парой новых седых волос у висков мамы.
И так собирали “налог” со всей деревни. Когда они ушли, слышала крики и мольбы, доносившиеся откуда-то с улицы, и громкое, тяжелое пыхтение каких-то животных, которых привели с собой эти воины. Не знаю, насколько законными были их действия, но большинство мужчин из нашей деревни ушло еще несколько месяцев назад, поэтому мы были в проигрышном положении. Думаю, что повезло хотя бы в том, что у нас забрали не все зерно, а только один мешок. Учитывая, как благодарна была за это моя мама.
На этом, правда, проблемы не кончились.
Воины уехали в тот же день, оставив деревню переживать зиму почти что на подножном корму. Весь день с улицы доносился женский плач, а иногда к ним присоединялись и детские голоса. Мать тоже плакала, но тихо, скрывая слезы. Сразу было видно, что ее приучили быть сильной, хоть она и была ничем не лучше остальных девушек деревни.
— Мама, все хорошо, — тихо сказала ей, сидящей у очага. — Все хорошо, Майя тоже хорошо.
Женщина оглянулась в мою сторону и мягко улыбнулась. Видимо, мои слова и вправду придали ей сил, потому что после них она утерла слезы рукавом и взяла меня на руки, укачивая ко сну. Ни разу еще не получилось сопротивляться этому. Как же легко усыпить младенца…
Так я проспала до следующего утра.
***
Проблемы, которые я предчувствовала, начались спустя еще месяц.
У меня начали прорезаться зубы. Все. Разом. И это чертовски неприятно, потому что десна чешется, не переставая.
Один раз снова поднялась температура, теперь уже из-за зубов. Шаман сказал, что тут не о чем беспокоиться, и это нормально. Уходя, оставил небольшой подарок — фигурку зайца из мягкого дерева.
Игрушки не были мне особо интересны, но фигурке быстро нашла применение. Начинаю понимать, почему дети тащат в рот все подряд — не только из интереса перед чем-то незнакомым, но еще и из-за этих сраных зубов! Теперь мне уже не хотелось болтать с окружающими, а только грызть несчастного зайца круглыми сутками напролет.
И в один из вечеров, когда я занималась своим привычным обсасыванием косого (которого я назвала Аркашей), мама вернулась домой в сопровождении целой гурьбы детей разных возрастов. Однако всех их объединяло одно — они довольно сильно исхудали в сравнении с прошлым разом, когда я их видела.
