больше. Он-то и подарил ей кольцо, которое никогда потом не снимала. Даже после смерти обручальное не сдвинулось ни на пылинку, осталось на том же самом пальце. Как молча пропыхтели бы завистницы: «Ведьма, шарлатанка, колдунья, так сильно полюбила кандалы роскоши».
Комната младшего сына — Лицрика, напоминала мастерскую стекольных дел, куда ночью наведалась боль, перевоплотившаяся в голема-стеклодува, что без устали трудился, показывал силу своих невозможных лёгких. А потом выставил получившееся художество на всеобщее обозрение в самом центре опочивальни в ожидании восторга и похвалы. Да, немногие ценители смогли бы по достоинству оценить такой вздувшийся искалеченный экспонат. Неестественно длинные руки наследника уподобились корням кошмарного древа; от их вида именно такое сравнение приходило на ум. Свободолюбивый юноша всегда ровнялся на достойного отца, был бодр, энергичен, любил бегать по коридорам. Не мог и секунды усидеть на месте. Но теперь всё изменилось, его туловище пришилось к полу невидимыми нитями. Поднять или же перевернуть не представлялось возможным. По крайней мере, без специального инструмента. Любознательные глаза потухли, из них больше не отстреливают искорки молодого авантюриста. Сама пустота поселилась в них. Безжизненный взор Лицрика почему-то устремлялся на шкатулку с украшениями, будто надеялся забрать её с собой. Интересно, знал ли он, что за коробочкой спрятался сухой и безголовый жук?
Когда молодые служанки заходили в покои, усталые лица рисовали не только выражение ужаса, но и некое отвращение, сквозь которое проглядывало долгожданное облегчение. Должно быть, увиденное оставило слишком глубокую рану. Потрясение в буквальном смысле трясло их.
Самоотверженные констебли тщательно изучали место происшествия. Им не удалось найти только молодого господина, Каделлина. Осматриваясь, не обнаружили ни единого намёка на его встречу с общей участья. В покоях старшего наследника было чисто, можно сказать — до блеска. А каждый предмет хранился на своём месте. Дорогие сувениры из далёких краёв и ещё боле дорогие побрякушки недвижимо лежали на полках и в паре сундучков на столе. Ничего не украли. Коллекция мёртвых насекомых обладала способностью напугать, удивить своим разнообразием. Особое внимание притягивалось неизвестным восковым существом с двумя хвостами; один больше другого. Из них торчали наросты-лезвия, а вокруг головы росли неопределимые на первый взгляд щупальца. Передние лапки с хитиновыми серпами, соединяясь в маскоподобную пластину, составляли уродливую гримасу. Служанки постарше каждый раз бухтели: «Да где ж такую крокозяблю отловили? Хоривщина какая-то. И как только можно с такими тварями жить под одним небом…». Их бухтения быстро перетекали в восторг, ибо шкаф с одеждами скрывал в себе роскошные наряды, вышедшие из-под игл лучших мастеров. Они красивы настолько, что следовало хранить их как произведения искусства да беречь от солнечного света.
Злые клеветники на улицах шептались: глава Дома, Лицлесс Ванригтен, заставляет своего сына носить исключительно женские одеяния пока никто не видит. Тогда каким образом причудливый секрет всё же выбрался за пределы? Вероятно, одну из служанок подкупили, чтобы поделилась ложью с какой-нибудь подругой, умеющей держать язык за зубами.
Некоторые распространители слуха, видя соответствие, оправдывали такой выбор одежды тем, что внешность Каделлина позволяла ему встать в один ряд с самыми красивыми девушками и не быть там лишним. Другие же считали: это наглая ложь, нагнанная кем-то из вне. Зависть положению могла взрастить и не на такое. Но всё утихло, когда пополз новый слух, раскрывающий в юном наследнике скромного, но искусного, любовника, покорителя женских сердец.
Констебли дожидались прихода исполнителей элитной гвардии Оренктона. Продолжая поиски, разыскивали улики способные расставить всё по местам; объяснить произошедшее или хотя бы дать подсказку, направляющую на путь возвращения событий в русло нормальности. Но до обнаружения такого ориентира, всё выглядело, как если чудовище из городских рассказов пришло в реальность, чтобы яростно утолить неутолимые потребности. Погром, отметины на стенах, останки тел, всё это подыгрывало обратному полёту фантазии, которая, скрипя зубами, ныряла на самое дно болот разума в поисках ответов.
Тэттор Кильмиор, узнав о трагедии, позволил желанию взять верх над привычкой и пришёл воочию увидеть последствия ночного происшествия. Ранее не занимался подобным — старался держаться в стороне. Если же дело требовало личного участия, сразу поручал это другому, по его мнению, более подходящему человеку для улаживания вопросов. Разумеется, успех приписывал к своим заслугам, а от неудач открещивался всеми возможными способами, обвиняя исполнителя в ошибочности собственных ожиданий. В общем, настоящий управленец и кладезь множества достоинств. Однако следует помнить, что все похвалы и воспевания исходили от глашатаев. В портовой части города, в рыбацкой деревне, ходило одно выражение: «Рыба гниёт с головы». Как-то раз рыбак Виисло случайно произнёс её, смотря на свой улов, и ему вслух подумалось: «Всем мы ровняемся на голову. А что если голова-то гнилая? Как старуху не крась… моложе она не станет». С тех пор такая мысль засела в голове меньше чем у горстки людей.
Облагороженный хвалебными речами Бургомистр Тэттор выкатил круглый живот, созвал всех констеблей в главный зал. Когда постукивая своими башмаками, выстроились перед ним, то дрожащим голосом приказал: — Никому не выносить весть о случившемся бардаке за пределы усадьбы. Даже пискнуть не смейте. По крайней мере… пока представитель Министерства не прикажет обратное. А сейчас смотрите, чтобы и мышка не пробежала. Кто нарушит приказ, тот отправится на бессрочный отдых, сами знаете куда. Ну всё, дармоеды, продолжайте отрабатывать своё жалование. Хоть на что-то сгодитесь.
— Будет сделано, господин Бургомистр, — громко произнёс Филц — инспектор в сером плаще, а затем повернулся к подчинённым: — Слышали? Нужно обезопасить усадьбу. Никого не выпускать. Окна закрыть. Несколько человек идут прогулочным шагом патрулировать ограждение, — раздавая поручение, крутил в руке непростительно дорогой котелок. Инспектор, в отличие от многих, выглядел почти довольным, будто его звёздный час настал, и он готов выслужиться, готов подняться на одну ступень выше по карьерной лестнице. Нельзя сказать, что не заслуживал этого. Всегда был старательным, исполнительным, ответственным. Про Филца говорили: он обладал поразительным умением не поддаваться унынию, несмотря на все сложности службы, с улыбкой шёл вперёд. Но потом, как-то раз, перестал улыбаться, с головой погрузился в работу и уже не выныривал из неё, точно алкоголик, который что-то разыскивает на дне бутылки. А узнать почему — очень сложно, практически невозможно. На первых парах у него спрашивали, пытались выведать причину превращения, но каждый раз тот ловко переводил тему. Пустые попытки убедили обеспокоенных забросить это дело. А других владеющих ответом не осталось. Кто-то угадил на рандеву к гробовщику, а кто-то покинул город.
Надушенный Тэттор Кильмиор изображал болотную ряску в просторном холле, знакомился с оторопью. У него аж
