— Да? — Роланд подошел к валуну, снял с него оставшийся камешек, сначала сам поглядел на него, а потом бросил ей.
Она поймала его левой рукой. Он с одобрением отметил, что правую она держит поблизости от кобуры. Она стреляла лучше, чем Эдди, и у нее получалось естественнее, но именно этот урок она усвоила все-таки не так быстро. Если б она была с ними во время той перестрелки в ночном клубе у Балазара, она бы, наверное, врубилась быстрее. Но теперь и она, кажется, научилась. Она пригляделась к камню и заметила сбоку бороздку глубиной почти в одну пятую дюйма.
— Ты его лишь зацепила, — сказал стрелок, — но все-таки зацепила, а иногда большего и не нужно. Если подрезать противника, сбить ему прицел… — Он секунду помедлил. — Чего ты так на меня уставилась?
— А ты что, не знаешь? Ты правда не знаешь.
— Нет. Твой разум часто закрыт для меня, Сюзанна.
В его голосе не было и намека на готовность защищаться, и Сюзанна раздраженно мотнула головой. Быстрые перепады ее настроения, выдававшие личность неординарную, иной раз его раздражали донельзя. Его кажущаяся неспособность скрывать свои мысли — он всегда говорил то, что думал — всегда выводила ее из себя. Она в жизни еще не встречала такого педанта.
— Хорошо, — вымолвила она. — Я скажу тебе, Роланд, почему я так на тебя уставилась. Потому что ты гнусно меня обманул. Ты сказал, что не станешь меня лупить, что ты не сможешь меня отдубасить, даже если я промахнусь все шесть раз… но ты либо соглал, либо ты просто глупый, а я знаю, что ты не глупый. Ударить ведь можно и не рукою, и мы… наша раса… об этом знаем. Там, откуда я родом, у нас был один стишок: «Пусть палки и камни переломают мне кости…»
— «…но на ваши насмешки мне наплевать», — закончил Роланд.
— Ну, мы немного не так говорим, но смысл тот же. Не важно, как именно это сказать. Но то, что ты сделал, неспроста называется «дать разнос». Ты меня ранил словами, Роланд… и ты, глядя сейчас мне в глаза, будешь мне говорить, что ты не хотел ничего такого?
Она выпрямилась в своем кресле, глядя на Роланда с этаким непреклонным и яростным любопытством, и Роланд еще подумал — не в первый раз, — что белые мудофелы из мира Сюзанны были либо отчаянными храбрецами, либо конченными идиотами, раз решились встать ей поперек дороги, и даже не важно, что она инвалид на коляске. А, побывав в ее мире, Роланд на опыте убедился, что смельчаков там раз-два и обчелся.
— Честно сказать, я не думал об этом. Мне было плевать, больно тебе или нет, — спокойно ответил он. — Ты показала мне зубки и готовилась уже цапнуть, так что мне пришлось сунуть тебе в пасть палку. И это сработало… верно?
На лице у нее застыло болезненное изумление.
— Ах ты гад!
Вместо ответа он забрал у нее из кобуры револьвер, неловко открыл барабан двумя пальцами, что остались на правой руке, и принялся перезаряжать его левой рукой.
— Из всех своевольных, высокомерных…
— Тебе было нужнорассвирепеть и показать зубы, — продолжал Роланд все тем же бесстрастным тоном. — Если бы этого не случилось, ты бы точно промазала… со своими рукою и револьвером вместо, глаза, рассудка и сердца. Разве это обман? Разве в высокомерии дело? Думаю, нет. По-моему, Сюзанна, из нас двоих этого высокомерия больше в тебе. По-моему, это ты, а не я, больше склонна к обману и всяким вывертам. И меня это не задевает. Даже наоборот. Стрелок без зубов — не стрелок.
— Черт возьми, никакой я не стрелок!
Он пропустил ее реплику мимо ушей; он мог позволить себе эту роскошь. Если она — не стрелок, то он тогда — козлик.
— Если бы мы тут в игрушки играли, я бы и вел себя соответственно. Но мы не играем. Мы…
Он поднес левую руку к виску и на мгновение умолк. Она заметила, что кончики пальцев его дрожат.
— Роланд, с тобой все в порядке?
Он медленно опустил руку, вставил цилиндр на место и опустил револьвер обратно в ее кобуру.
— Да, все нормально.
— Нет, не нормально. Я не раз уже замечала. И Эдди тоже. Это все началось почти сразу же, как мы свернули с пляжа. Что-то с тобой не так. И по-моему, оно прогрессирует.
— Все со мной так.
Она протянула руку и прикоснулась к его руке. Ее гнев остыл, по крайней мере — пока. С серьезным видом она заглянула ему в глаза.
— Мы с Эдди… это не наш мир, Роланд. Без тебя мы здесь погибнем. У нас есть твои револьверы, и мы теперь можем стрелять, ты нас научил, но мы все равно здесь погибнем. Мы… ты нам нужен. Так что скажи мне, пожалуйста, что не так. Дай нам попытаться помочь тебе.
Роланд был из тех людей, которые неспособны проникнуть в себя до предельных глубин, чтобы понять себя до конца, впрочем, он никогда к этому и не стремился; ему было чуждо само понятие самосознания (не говоря уже о самоанализе). Его путь — путь действия: быстренько справиться со своими инстинктами, механизм которых оставался всегда для него загадкой, и, как говорится, вперед — на мины. Из всех троих он был наиболее безупречно «скроен», человек, чья глубинная романтическая сердцевина скрывалась под незатейливой упаковкой инстинкта и прагматизма. Вот и сейчас он быстренько заглянул в себя, прислушался к своему инстинкту и решил рассказать ей все. Да, с ним творилось неладное. В самом деле. Что-то с ним было не так — с его рассудком. Что-то столь же простое, как и его бесхитростная натура, и столько же странное, как и жуткая жизнь скитальца, которую он принужден был вести из-за этой своей натуры.
Он открыл было рот, собираясь сказать: «Я скажу тебе, что не так, Сюзанна. В трех словах. Я схожу с ума,» — но тут, со скрежещущим треском, в лесу повалилось еще одно дерево. На этот раз — ближе к поляне, и теперь Роланд с Сюзанной не были заняты поединком двух воль, замаскированным под урок стрельбы. Они оба услышали треск падающего ствола, хриплые крики ворон, и оба отметили про себя тот факт, что дерево упало совсем близко от их лагеря.
Сюзанна бросила взгляд в направлении звука.
— Эдди! — проговорила она, уставившись на стрелка широко распахнутыми, испуганными глазами.
И тут вдруг из зеленой твердыни леса донесся вопль — громогласный крик ярости. Упало еще одно дерево, потом — еще. Шум поднялся такой, как будто там строчили из миномета. Сухой лес, сказал себе Роланд. Мертвые деревья.
— Эдди! — на этот раз она закричала. — Я не знаю, что это, но оно рядом с Эдди! — Сюзанна схватилась руками за колеса своей коляски и принялась ее разворачивать, тяжело преодолевая сопротивление почвы.
— Нет времени. — Роланд подхватил ее подмышки и снял с коляски. Ему и раньше не раз приходилось тащить ее на себе — и ему, и Эдди, — в тех местах, где нельзя было проехать на инвалидной коляске, но она все равно поразилась, в который раз, его сверхъестественно быстрой и жесткой скорости. Вот она сидит у себя в коляске, заказанной в конце 1962 в лучшей нью-йоркской ортопедической клинике, а буквально через секунду — уже восседает на шее Роланда, точно этакая деваха на стадионе, подающая сигнал к овациям, сжимая крепкие бедрами его шею, а он, сцепив руки в замок, поддерживает ее за поясницу. Он побежал вперед, шурша подошвами по усыпанной хвоей земле, точно между следами колес от ее коляски.
