Сиявуш сопел, бросал исподлобья огненные взоры. Все понимают, что маленький ножик в повседневной жизни нужнее, чем усыпанный яхонтами кинжал.
– Я добавлю, – сказал Батрутдин плавно, почти нараспев, – что слабый да скупой цепляется за злато, в то время как мудрый и сильный ищет опору в надежных друзьях. Наш великий князь мудр, он знает настоящую цену как любому металлу и драгоценным камням, так и настоящей мужской дружбе и верности!
За столами одобрительно закричали. По столам били кулаками, посуда подпрыгивала, стучали ножами по металлическим блюдам.
В палату забежали отроки, спешно собирали со столов посуду, ножи, ложки, медные и даже серебряные кубки. Следом вошли гридни постарше, взяли скатерти за углы, унесли с остатками еды. Тут же другие постелили чистые скатерки, а из дверей появились, встреченные веселыми криками, доверенные люди Владимира. За ними дюжие дружинники, красные от натуги, несли на широких подносах высокие горы золотой посуды, кубки, чаши, чары, ковши и ковшики, братины, гусятницы.
Под бдительным оком самого воеводы Претича золотые тарелки ставили перед каждым гостем, раздали золотые ложки, а по всем столам расставили множество золотых чар и кубков. Владимир раскинул руки:
– Пейте, веселитесь, друзья мои! Что злато? Вы – мое истинное злато.
Ему ответили довольным ревом. Кто-то прокричал здравицу великому князю. Подхватили, заорали, застучали, поднялись так дружно, задевая вздутыми животами столы, что едва не повыдергивали из пола.
Внезапно словно холодный ветерок пронесся через необъятную Золотую палату. Даже синеватый дым исчез, все с поразительной ясностью увидели, как в дверях возникла гигантская фигура. Владимир ощутил, как взоры пирующих устремляются в его сторону. Оглянулся, невольно вздрогнул. Страшная медвежья харя, глаза горят как уголья, пасть чуть приоткрыл, белые зубы блестят, длинные и острые, как ножи из лучшего булата. В правой руке Белояна поблескивал высокий кубок… даже не кубок, а чаша, нет – чара. Простая, бока тускло поблескивают старой медью.
Белоян большей частью ходил по-медвежьи сгорбившись, раскачиваясь и тяжело переступая короткими ногами в непомерно широких сапогах. На этот раз он двигался прямой, и все видели, что он выше любого из богатырей. В обеих руках, человечьих, но странно напоминающих медвежьи, смутно поблескивал кубок.
За столами, мигом протрезвев, смотрели с ожиданием. Некоторые еще помнили высокого красивого витязя, ему не было равных ни в кулачном бою, ни в скачке на диких конях. В силе уступал только Муромцу, да из лука стрелял лучше Лешак, поповский сын, но… вдруг бросил все, надел вериги, долго скитался по дорогам, ходил в дальние страны, что-то искал, исхудал, иссох, но оставался все еще прекрасным и могучим, девки все так же грезили о нем, бегали следом, потеряв всякий стыд. А потом он вовсе ушел в волхвы. А чтоб служить только богам, не поддаваться красивым девкам, он вырастил себе страшную медвежью морду вместо некогда прекрасного лица…
Все напряженно следили, как он опустил перед Владимиром чару. Медная, потемневшая, узор на выпуклых боках полустерт. В напряженной тишине Тудор вдруг сказал:
– Волхв, я отдам тебе все золотые чаши из своего шатра!
Белоян молча качнул головой. Тудор предложил:
– И все серебряные!.. И стадо молодых кобылиц в придачу!.. Мало? Тогда и шатер свой…
Белоян прорычал:
– Хан, не трать слов. Ты умеешь видеть глубже, чем остальные, потому и стал ханом. И потому перешел к нашему князю… Но эту чашу нельзя продать или купить.
– Можно подарить, – сказал хан полуутвердительно.
– Верно. Она… очень непростая. Ее сковали наши деды из упавшей звезды. Много лет служила старым волхвам, но… кончилось их время… Кончилась и служба этой чаши. Теперь владей ею ты, князь!
Владимир смотрел на чашу насупившись, в руки не брал. Сильным голосом, хриплым и подозрительным, молвил грозно:
– За дар благодарствую. Но что за толк, если потеряла свои чары? Рядом с золотыми кубками ей станет соромно.
Белоян жутко блеснул белыми клыками:
– Да, чары в ней уже не те. Но осталась махонькая особенность…
Он окинул палату прищуренным взором. За столами стихли еще больше, ждали. Владимир нетерпеливо постукивал пальцами по столешнице:
– Ну-ну?
– Ежели ее возьмет в руки богатырь, который не соврал о своих подвигах, то в чаше появится вино. Да не простое, князь! А то, которое пили наши отцы-прадеды.
Князь вопросительно изогнул бровь. За столами, где напряженно ловили каждое слово, радостно загудели. Белоян закончил:
– А ежели соврал, то пропадет и то, что было в чаше.
В мертвой тиши слышно было, как за окнами шумел веселый люд, в разных концах двора затянули песни. В палате все застыли, смотрели на князя и волхва. Владимир засмеялся мощно и грохочуще. В темных как ночь глазах заблистали оранжевые искры, словно пламя далекого пожара.
– Волхв! Ты не мог придумать лучший подарок!
Он ухватил растопыренной пятерней за мохнатую голову, притянул к себе, звучно поцеловал в узкий, как клин, лоб, оттолкнул, тут же схватил чашу обеими руками:
– Слушайте все! Только что Фарлаф вернулся с заставы богатырской. Он успел сообщить, как сразил трех великанов и огромного Змея Горыныча… Слава героям, что защищают землю нашу! Прими, Фарлаф, эту чашу, расскажи подробнее, как все было, а мы послушаем жадно и уважительно.
Он протянул через широкий стол чашу, а Фарлаф, огромный и длиннорукий, захватил ее широкой ладонью под множеством взглядов. Массивный, как сторожевая башня, грузный, тяжелый, с обвисшими от тяжести плечами, он был из старших богатырей, что входили в отборную дружину князя, сами водили малые дружины на покорение племен, собирали дань для Киева. Сейчас он стоял слегка покачиваясь, длинные вислые усы падали на грудь, там блестела булатными кольцами кольчуга. Длинные волосы касались железных пластин на плечах, крупное мясистое лицо было в шрамах…
– Как со Змеем? – Он улыбнулся, молодецки расправил усы большим пальцем. – Мне поселяне сказали, что эта скотина с крыльями повадилась таскать скот, а потом Змей вовсе обнаглел: молодых девок ловил да таскал в свою нору! Как забредет какая дура далеко, а ему с горы видно, тут же налетит, сцапает. Пока стрелки прибегут, только хвостом в небе вильнет… Я, знамо дело, тут же оседлал своего буланого. Конь у меня зверь, сам ищет, с кем подраться! Поверите, однажды ночью оборвал узду, убежал на соседнюю заставу. Побил там ихних коней, а под утро вернулся… И я знать не знал, пока не пожаловались…
За столами зашумели, а Владимир напомнил:
