— Тогда здесь настоящий, — сказал я. — Портить его жалко.
— Вот и не порти, — ответил он и, повернувшись, пошел вдоль цепочки работающих тяжелыми кирками.
Остаток дня я осторожно бил острием тяжелой кирки по линии, процарапанной поперек массивного мраморного блока, и поглядывал на таких же, что с кирками в руках. Крохотные крошки вылетают из-под металлического острия, словно каменные мошки, надсмотрщик подходил несколько раз, недовольно хмыкал, пару раз демонстративно поиграл перед моим носом плетью, но пока еще не огрел: работаю пусть и медленнее других, но это же первый день, понимает.
Во время работы приблизился еще один, прокаленный солнцем до черноты, высохший, почти старый, таким уже не до косплеев, зыркнул на меня с сомнением.
— Крепкий малый. Не голодают в вашей деревне, сразу видно. И развит неплохо.
Голос его прозвучал хрипло и скрипуче, словно горло пересохло, а воды нет.
— Качался, — ответил я осторожно, — в нашей деревеньке, кто не качается, тот и не человек…
Он посмотрел озадаченно:
— Это как, с боку на бок?
— Да, — подтвердил я. — Чтобы мускулы нарастить.
Он буркнул:
— Здесь они тебе пригодятся. Давай руби, а то Мегард уже поглядывает…
Остальные заключенные на меня почти не обратили внимания, большинство уже тощие, изможденные, со свежими следами от плети. У многих из одежды только набедренные повязки, я единственный, у кого штаны еще целые, и чуть ли не единственный без красных полос на спине.
Когда продолбил дырку в три пальца глубиной, подошел молодой парень в изорванной рубашке и таких же изорванных штанах, сказал деловито:
— Я свою уже отколол, помоги тащить.
Я опустил кирку.
— Так надо?
— Конечно, — ответил он. — Думаешь, таскают в одиночку?
Я кивнул, отколотая плита в самом деле впечатляет, парень подал край толстой веревки.
— Завяжи с той стороны. Тебя как зовут? Я — Вуди.
— Евгений, то есть Юджин, — сказал я, — сын кузнеца. В общем, Смитсон.
— Потащили, — ответил он. — Юджин, сын кузнеца.
Когда оказались рядом, задевая друг друга плечами, он спросил шепотом:
— Ты из армии принца?
Я ответил так же тихо:
— Какого принца?
Он быстро оглянулся по сторонам.
— Ладно, не говори, если нельзя. Но хоть какие-то новости?.. А то мы тут, как понимаешь, отколотые камешки в яме.
Я сказал совсем тихо:
— Я из леса. Дальнего. Дремучего. Мы вообще не знали, что на свете еще люди.
Он смерил меня цепким взглядом:
— Судя по твоим непонятным штанам, в самом деле только что вышел оттуда. Ладно, потащили, а то гад уже смотрит в нашу сторону. Если возьмет плеть и сделает шаг, уже не станет возвращаться!
Плиту мы кое-как оттащили на площадку, где их поднимают наверх, надсмотрщик не дал нам отдышаться и снова погнал обратно.
Я взял кирку, с каждым взмахом эта штука все тяжелее, в мышцах уже горячо, молочная кислота постепенно пропитывает каждую клеточку, это не гантельками махать…
Руки налились нехорошей тяжестью, я тяжело дышал, со лба срываются крупные капли мутного пота, а совсем близко прогремел зычный голос рыжебородого мужика, он все поглядывал на солнце, щурясь и закрывая глаза ладонью:
— Зеленое!.. Сейчас вылезет зеленое!..
Заключенные всполошились, кто-то выронил кирку, та со звоном скатилась в расщелину, все вскинули головы.
Надсмотрщик заорал:
— Что такое?.. Кто бросил работу?.. Бунт?
Он выдернул из-за пояса плеть и ринулся в нашу сторону, огромный и лютый, переполненный праведным гневом на лодырей, из-за которых достается и ему.
Рыжебородый прокричал ему навстречу:
— Зеленое сейчас выйдет!.. Все в укрытие!
Надсмотрщик рявкнул:
— С какой стати, оно всего неделю тому…
— Да посмотри сам, — крикнул Вуди.
Надсмотрщик поднял голову, с его бычьей шеей это непросто, но вперил взгляд свиных глаз не в зенит, а в край котлована, где верх начал быстро окрашиваться в ярко-зеленый цвет.
— Всем в укрытие! — заорал он и со всего размаха хлестнул по чьей-то спине. — Чего стоишь на дороге? Прячься!
И сам ринулся с несвойственной ему прытью под защиту нависающих скал.
Я все еще топтался с раскрытым ртом, как меня грубо ухватил за руку Мэтью, дернул на себя и затащил под навес из камня.
— Ты что за дурак?
— Я ж не знал, — промямлил я. — У нас в лесу…
Он прервал зло:
— Да знаю, у вас в лесу одни дураки!.. Но здесь под зеленое лучше не попадаться. Впервые слышишь?
— Впервые, — ответил я честно.
— Эх, — сказал он с досадой, — и где только такие дурни живут? Мне бы туда, что ли…
Дрожь прокатилась по моему телу, я стиснул челюсти и сжал кулаки так, что ногти впились в кожу. Верх противоположного края котлована вспыхнул зеленым огнем, тут же блистающая изумрудная волна побежала по стене вниз.
Я слышал голоса, заключенные вроде бы все в укрытиях, а зеленый огонь опустился на дно, пробежал по камням, мне даже почудилось, что они плавятся, как при страшном жаре, но нет, все на месте, а зеленая волна помчалась к нам.
— Подтяни ноги, — велел Мэтью.
Я пугливо поджался, солнце по небу двигается с непривычной для меня скоростью, странное тепло охватило щиколотки, добралось до голени, я не успел вскрикнуть в ужасе, как заметил, что на той стороне котлована быстро опускается темная тень.
Мэтью шумно перевел дыхание, на его лице проступило любопытство.
— Ну как?
— Что?
— Солнце, — сказал он, — говорят, как будто огненные муравьи бегают и кусают.
— Нет, — ответил я. — Просто тепло. Словно окунул ноги в теплую воду. Да и то ненадолго.
— Пронесет, — сказал он, но я не уловил в его голосе уверенности. — Это ничего. То ли дело попасться, когда три луны…
Договорить он не успел, послышался зычный крик надсмотрщика:
— Заснули? Все на работу!.. Быстро, быстро!
Донесся смачный шлепок, кто-то болезненно вскрикнул. Мэтью внезапно остановился, словно его дернули сзади, покрутил головой:
— Опять…
В голосе было столько досады, что я испуганно покрутил головой по сторонам.
— Что? Где?.. Вроде ничего…
— Мрамор, — сказал он мрачно. — Посмотри.
Рядом кто-то раньше меня понял, в чем дело, ругнулся. Я тоже посмотрел, но ничего не понял, мрамор как мрамор, слегка розовый, иногда с зелеными прожилками, что делает его похожим на малахит, но ничего необычного.
— А-а, — сказал я с потрясением всего моего существа, — зеленое солнце поменяло мрамору цвет?
