— Ты не сможешь взять это силой, — низким голосом проговорил третий — смутный силуэт в черном плаще, с длинной седой бородой. — Рибху тебе этого не позволит.
Королева Хьердис, которая уже стремительно шагнула к девушке, замерла и что-то сунула за пояс — судя по мгновенному блеску, кинжал.
— И они осмелятся тронуть королеву черных альвов? — вопросила она, качнув головой, увенчанной высоким головным убором. Этот убор представлял собой зловещее нагромождение клочков шерсти, костей, зубов и прочих странных предметов.
— Хочешь вынудить их к этому? — огрызнулся низкий голос.
— Ты уже рискуешь навлечь на себя их гнев тем, что наложила на нее проклятье и принудила жить у старой Катлы. Она, конечно, не сбежит к своим соплеменникам, ведь они, скорее всего, посадят ее под замок и попытаются излечить от проклятья, а это почти верная смерть. Нет ей смысла и искать старого Дирстигга, чтобы он помог ей какой-нибудь уловкой — мы постарались, чтобы он никогда не обрел своей прежней Силы. Нам остается только убедить Ингвольд, что в ее же интересах отдать нам дар Дирстигга, драконье сердце. Мы втянуты в великую войну, и неужели Ингвольд, ничтожная слабая девчонка, сумеет помешать нашим замыслам? Те, кто уже пытался выступить против нас — Тьомард, ее отец, и Дирстигг — либо убиты, либо убраны с нашей дороги. Разве нет?
Хьердис сплела руки в широких рукавах своего платья и надменно поглядела на девушку.
— Все верно, Миркъяртан, но ведь драконье сердце все еще у нее, а принадлежать оно должно нам. Как ты сказал, она слаба и ничтожна, и я хоть сейчас охотно бы прикончила ее, если б не опасалась Рибху, которые хранят ее; но как нам заполучить сердце? Я предпочитаю действовать наверняка.
— В самом деле, — проворчал Миркъяртан, — а я и не подозревал. По-моему, ты так жаждешь завладеть драконьим сердцем, что на все решишься, лишь бы добыть его.
— Вы его никогда не получите, — презрительно проговорила Ингвольд. — Я — последняя из рода Тьодмара, и пока я жива, никогда вам не видать ни драконьего сердца, ни помощи Рибху.
Рука Хьердис снова потянулась к кинжалу.
— А может быть, мне удастся уговорить тебя примкнуть к нам охотно и добровольно? Ты, девочка моя, очень скоро устанешь от моего проклятия. Не так уж приятно быть ведьмой, и ты в этом уже убедилась. Не знаю, что хуже — попасть в руки скиплингов и сгореть живьем или попасть к светлым альвам и испытать их лечение. Нет, бьюсь об заклад, ты не сбежишь от меня и в один прекрасный день все же передумаешь; тогда драконье сердце будет подарено мне по доброй воле и без принуждения. А пока этот день не настал — мучайся в убогом плену у Катлы.
— Точно птичка на привязи, — сухо заметил Миркъяртан. — Летай себе, куда захочешь — пока не дернули за веревочку.
Ингвольд топнула ногой.
— Когда-нибудь, Хьердис, я сорвусь с твоей привязи, вернусь в Снегохолм и расскажу королю Эльбегасту о Дирстигге, даже если лечение убьет меня!
— А ведь маленькая злючка так и сделает! — проворчал Миркъяртан. — Я думаю, темница скорее бы исправила ее дурные манеры, чем вольная жизнь в мире скиплингов.
Хьердис презрительно отмахнулась.
— Рибху сочтут, что темница — это нарушение доброй воли девчонки.
— А твое презренное проклятье — разве не нарушение? — воскликнула Ингвольд. — Я не стала бы мучить и убивать невинных бедолаг по собственной доброй воле — чего не скажу о вас, чародее-чернокнижнике и королеве-ведьме!
Миркъяртан поднялся из кресла, нетерпеливым движением отшвырнув плащ.
— Отошли ее, Хьердис, и вернемся поскорее в Ведьмин Курган. Этот болван Скарнхравн, если за ним не следить, того и гляди натворит глупостей. Надеюсь, больше ты не станешь тревожить меня только ради того, чтобы я полюбовался твоими неуклюжими попытками завладеть сердцем Тьодмара.
— Ступай, — велела Хьердис девушке. — В следующее полнолуние я опять пришлю за тобой. Надеюсь, Ингвольд, ты все же передумаешь. Вряд ли тебе нравится обретаться среди невежественных и грубых скиплингов.
Ингвольд обернулась и бросила через плечо:
— Уж лучше они, чем ты, Хьердис. Запах рыбы и бараньего жира куда приятней, чем запах зла. — С последними словами она вышла из залы — и наткнулась на Брана, который скрючился за дверями и так трясся от страха, что не успел убраться с дороги.
— Ты! — изумленно воскликнула Ингвольд, схватила Брана за руку и утянула за собой в темноту. Миг спустя двери с грохотом захлопнулись, и они услышали лязг закрывающегося засова. — Ты пошел за мною, глупец! Как ты мог… как осмелился?
Она несколько раз с силой встряхнула Брана, что ничуть не оживило его ослабшие ноги, и как можно быстрее потащила его к лошадям.
— Я думал, что ты — это Пер, — отвечал Бран. — Тогда где же он, и, кстати, что это за место? Кто…
— Ни слова больше! Если тебе повезет, ты этого так и не узнаешь. Не время для объяснений, скажу только, что твой друг Пер жив, хотя и не совсем невредим, и ему будет еще хуже, если мы замешкаемся здесь. Садись на этого коня, а не на свою клячу, или мы попадем в западню. Заря недалеко. Шевелись же, бедное животное, ты почти выбилось из сил, но мы позаботимся о тебе, когда доберемся до Катлиной конюшни. Жизнью клянусь, позаботимся. Бран, обещаю тебе, что с Пером все будет хорошо, или я… Скорей же, скорей, нельзя мешкать!
Она села на рослого жеребца и потащила за собой протестующего Брана. Конь развернулся и галопом помчался к выходу из тоннеля.
— А как же Факси?.. — заикнулся Бран, изо всех сил цепляясь за Ингвольд и вскарабкиваясь на спину неоседланного коня.
— Хоть и жалко, а придется его бросить, — Ингвольд оглянулась на Факси, который негодующе ржал. — Видишь, что выходит, когда суешь свой нос в чужие дела? Всем я приношу одни несчастья. Как ты думаешь, сколько раз приходилось мне губить таких невинных, как ты или твой Пер? Довольно, чтобы желать себе погибели, но и этого дивного блага я лишена! О, лучше бы я никогда не рождалась, а еще лучше — если б у меня достало Силы проклясть Миркъяртана и загнать его в трясину, из которой он восстал! Своими же руками я вогнала бы осиновый кол в его лиходейское сердце. Что до Хьердис, будь проклята ее алчная душа, я бы поразила ее молнией насмерть!
Конь скакал изо всех сил, и Бран зажмурился, не желая и думать, что может с ним случиться, если он свалится с него на такой скорости. Славный старина Факси мог позволить себе самое большее легкий галоп, и это вполне устраивало и коня, и всадника.
Когда они домчались до начала ступеней, конь обливался потом и дышал громко и хрипло. Если тоннель сразу же показался Брану длинным, то на обратном пути он и вовсе стал бесконечным — особенно для того, кто каждую минуту готов был взлететь в воздух и рухнуть наземь, остаться одному перед лицом невесть какой ужасной судьбы, ожидающей тех, кого в таинственном тоннеле застигнет восход солнца.
