Марку хотелось съязвить на счет нескольких неудачных попыток, предпринятых герцогом, но он вовремя остановился.
— К счастью, нет ничего вечного. Гийом уже подготовил королю троих учеников — как сам говорит, а во лжи его упрекнуть трудно — знающих почти все, что и он. Один из них — Гонсало де Агиляр — мой частый гость.
— Я близко знаком с ним, — Марк понял, куда клонит герцог. — По происхождению он — настоящий гранд, ровня знатнейшим аристократам. Другие же ученики — безродные выскочки. Гонсало честолюбив и мечтает превзойти Гийома, которого терпит с трудом.
— Да, уж тяжело было ему — выходцу из древнейшей фамилии Камоэнса — терпеть указания «заброды из-за моря», — согласился с ним Гальба, — Вы оба честолюбивы и рветесь вверх. И я даю вам этот шанс. Дружи с ним.
Возвращаясь к Гийому, когда я найду повод, зацепку, шанс уничтожить его — ты узнаешь об этом одним из первых. Обещаю. Больше я тебя не держу.
— Благодарю, — Марк де Мена склонил голову в поклоне, встал и пошел к двери.
Прощаться, здесь было не принято.
— Подожди, — голос герцога остановил на пороге.
Марк обернулся.
— Твоя любовница — она слишком красива, — Гальба говорил так, будто красота это грех, — Чересчур. Как медовый цветок. К ней так и липнут пчелы.
Пчелы? Марк сжал кулаки.
— Будь аккуратней, — напутствовал его герцог. И в этих словах виконту слышался подвох.
Когда Марк вышел, Гальба услышал звон десятков колоколов близлежащего храма. Было время обеденной молитвы. Он встал из-за стола и прошел в соседнюю с кабинетом комнатку-часовню, преклонил колени перед иконой «Господа нашего Воителя», подаренной ему Архиепископом Камоэнским.
Господь на иконе был против обычая молод — не старик, а крепкий муж лет за сорок. Владыка Небесный, облаченный в сияющий доспех, грозил грешникам и еретикам огненным мечом. Лик его на иконе имел удивительное сходство с самим герцогом.
Гальба молился горячо и неистово, как и полагается верному ратофолку[5], отбивая поклоны, стуча о паркет массивной цепью с рубинами. Лоб он берег, едва касаясь им пола. Архиепископ разрешил ему этот грех — «не гоже столь великому человеку с синяками да ушибами ходить».
Господи, Владыка Небесный! Дай мне сил и здоровья нести груз свой и долг. Позволь мне покарать врагов моих, ибо дело мое правое! Ибо нет у меня врагов кроме недругов имени Твоего и страны моей! Дай мне меч свой огненный и очищу я землю эту от скверны!
Молился Гальба вслух, громко, от голоса его дрожали стены.
Список врагов был длинен. В число внешних герцог включал воинственных соседей: остияков и алькасарцев. В число внутренних: еретиков-возвращенцев, спесивых грандов, вредных королевских советников, и, конечно же, мага Гийома — чернокнижника и безбожника, противного самой природе
Моля своего Бога об их смерти, герцог забывал, что тот завещал своим детям на земле любовь.
Люди Камоэнса всегда отличались консерватизмом взглядов и привычкой к старым обычаям. Браки по любви в королевстве случались нечасто, общество отдавало предпочтение договорным союзам. Аристократы, особенно, к заключению брака подходили как к важному дипломатическому действию, иногда годами выбирая подходящую партию.
Редкие случаи искреннего взаимного чувства, союзы, заключенные против воли обстоятельств, становились предметом широкого обсуждения. Их помнили годами.
Последним ярким примером была история поэта Луиса де Кордовы и его возлюбленной Изабеллы, которая была обещана в жены королевскому магу Гийому.
Чародей взял ее у отца, как плату за помощь. Он не любил ее, но отступить не желал. Пролилась кровь, поэт выступил против мага, не имея ни единого шанса на победу… И тот впервые за три года жизни в Камоэнсе уступил, пораженный силой чужих чувств. Влюбленные поженились. Об этой событии столица сплетничала полгода.
Но не всем везло так, как Изабелле. Кокетка Ирмана — дочь одного из старых соратников Хорхе, познакомилась с будущим мужем за два дня до свадьбы. Мужа звали Никола, он оказался важным купцом из Далации, стариком шестидесяти лет, проводившим по полгода в разъездах.
Ирмана не грустила. В столичном граде Мендоре легко найти галантного и страстного любовника. Прислуга в доме из ее семьи, муж никогда ничего не узнает. Хранит ему верность — почти слыть сумасшедшей. Любовь до гроба есть только в сказках, да в сонетах Луиса де Кордовы.
Марк де Мена так спешил, что чуть не загнал вороного алькасарца, купленного за триста золотых. Он едва не проскочил поворот к нужной улице, наконец, достигнув цели, спрыгнул с коня, кинулся к дверям, остановился. Вернулся к жеребцу. Лошадей он любил больше, чем людей.
— Молодец, — он потрепал взмыленного коня по холке, — Вернемся домой, тебе насыплют лучшего зерна.
Его пылкая любовница Ирмана прислала сегодня записку о том, что ее мучает мигрень, и они вряд ли увидятся на этой неделе.
Виконт поправил длинные растрепавшиеся из-за скачки волосы, дотронулся до сломанного когда-то носа, резко оторвал руку. После чего подошел к двери и три раза ударил железной скобой о специальную пластину. Поморщился, никогда не любил этот звук.
В ответ тишина.
— Открывайте, черт подери! Иначе я сейчас разобью окно.
Угроза оказала действие. Дверь чуть отворилась, в образовавшуюся щель высунулось смазливое личико служанки Ирманы.
— О, это вы, виконт! Госпоже нездоровится, она спит. Навестите ее завтра, — и она тут же попыталась закрыть дверь.
— Нет, я войду! — де Мена рванул дверь на себя и оттолкнул служанку с дороги.
Путь к алькову — приюту любви — он нашел бы и с закрытыми глазами.
Кто-то попытался остановить его, схватив за плечо. Марк, не оборачиваясь, ударил локтем в лицо, раздался противный хруст. У чуть раскрытых дверей остановился, услышав разговор. Два голоса: мужской и женский. Рука стиснула рукоять меча-шпаги до боли в пальцах.
— Ирмана, любимая, мне надоело делить тебя с кем-то еще, — мужчина говорил расслабленно, чуть лениво, как удовлетворенный любовник.
Игривый женский смех.
— Хочешь быть единственным, мой могучий герой?
— Да. Закрой свой дом для де Мена. Да, он когда-то был красив. Но зачем тебе сейчас этот урод с расплющенным носом и шрамами на лице?
— Нужен, в грубости есть свой шарм. Быть единственным — это нужно еще заслужить, — вновь рассмеялась Ирмана.
— Я заслужу. Заслужу и докажу. Я лучший. Послушай, я посвятил это тебе.
Пой лютня, не о жалобе напрасной,
Которою душа моя полна,
Пой о владычице моей прекрасной.
Ее златые волосы воспой —
Признайся эти волосы намного
Дороже диадемы золотой…
Чтение стиха прервал грохот, распахнувшейся двери. Марк не настолько ценил литературу, чтобы молча слушать.
