Они говорили на франкском наречии, и в речи женщины явственно звучали твердые согласные — акцент нормандской знати. Его произношение было мягче и выдавало человека более низкого происхождения.
— Что было бы, если бы ты не любила меня? — спросил он.
— Наш брак был бы счастливее. Я сидела бы здесь со своим вышиванием, всем довольная, а не металась бы в тоске, ожидая твоего возвращения, и не глядела бы на солнце с ненавистью, призывая сумерки, словно деревенская ведьма. Или я вышла бы за кого-то равного себе и жила бы в замке, наблюдая, как созревает на солнце виноград, а мой муж тренирует охотничьих соколов.
— Но в этой маленькой комнатке больше счастья, чем на всех полях Франкского королевства.
— Значит, такова моя судьба — любить и умирать с голоду.
— Мы не умираем с голоду, Беа.
— Только до тех пор, пока у меня есть украшения и золото на продажу. А вдруг нас снова ограбят? Нам надо найти хороший дом, Луис. Безопасный.
— Он безопасен, пока ты в нем.
— Сижу на этом сундуке с тремя паршивыми кольцами, словно курица на яйцах. Из них ничего не вылупится, Луис. Я хочу выйти, пройтись по улицам. Это же самый чудесный город на свете. Я не могу целыми днями быть запертой в четырех стенах!
— Ты уже через полчаса упадешь без сил.
— Я не такая слабая, как тебе кажется.
Он сел на кровати и погладил ее по животу. Живот заметно круглился.
— Тебе нельзя выходить. С ним нельзя.
— Будем надеяться, что это он.
— Ты правда думаешь, что ребенок даст нам шанс вернуться?
— Он будет единственным наследником моего отца. Если я заставлю отца поклясться, что он не причинит тебе зла, тогда да, он, возможно, примет тебя. Я уверена, если покопаться, у тебя отыщутся какие-нибудь благородные предки. Ты ведь, можно сказать, из той же породы, что и он. Твой отец приплыл на таком же драккаре, как и его.
— Не совсем. Мой отец приплыл на торговом судне, а не на военном.
— Ему придется уважать твоих предков.
— Если родится сын.
— А если нет?
— В таком случае когда мое положение в университете упрочится, мы будем жить при дворе. И ты сможешь ходить куда угодно. Я же предлагал тебе нанять евнуха, чтобы он сопровождал тебя, пока меня нет рядом.
— Мы не можем тратить деньги не пойми на что. Очень жаль, что без твоего преподавания нам никак не выжить.
— Мне придется работать даром, пока мне не предложат жилье и стипендию. Я точно знаю, я это уже проходил.
— Да, знаю. Извини, я просто… — Она отвернулась к стене.
Он взял ее за руку.
— Я ученый, я больше ничего не умею. У меня нет земель, я не владею ремеслами. Я вернусь сегодня поскорее, и тогда мы пойдем гулять к дворцу.
Она первый раз улыбнулась.
— Слышал бы меня отец. Моя жизнь зависит от торговца.
— Разве монах торговец?
— Но ты больше не монах, Луис.
Он поцеловал ее.
— И чья в том вина? Подданные твоего отца торговцы, хотя они торгуют не только пушниной, но и кровью. Если бы тебя слышал отец, я бы испугался. Неужели ты думаешь, что он стоит сейчас под дверью с топором?
Он спрыгнул с постели и подергал засов на двери.
— Благородный человек не выказывает страха, — заметила она.
— А ученый проверит дважды, если хочет сохранить голову на плечах. Здесь тебе безопаснее, чем где-либо. Твой отец не станет искать в подобном месте. Я понимаю ход его мыслей. Ему и в голову не придет, что ты можешь оказаться здесь.
— Тогда зачем проверять засов?
— На всякий случай. Я достаточно долго учился и знаю, что не бывает бесспорных истин. Твой отец не должен искать тебя здесь. Но какова вероятность? Вдруг Господь захочет наказать нас за то, что мы любим друг друга больше, чем Его?
— Господь накажет нас?
Луис обвел рукой тронутые плесенью стены маленькой комнаты.
— Может, он уже наказал?
Он натянул льняные штаны и открыл ставни.
На улице было полно купцов, которые устанавливали свои прилавки, а торговец с лотком персидских яблок — так греки называли персики — расхаживал взад-вперед. Он решил, что купит ей персик, прежде чем уйти в университет, наверное, она обрадуется.
Луис поглядел на горизонт на востоке, за бескрайнее море города Константинополя. Небо было темное, лучи восходящего солнца пронзали тучи багровыми пиками. Стоял июль, однако в воздухе ощущался едва ли не холод.
У них было две комнаты, одна для нее и одна для него, как было принято у греков. Женщина, сдававшая им жилье, особо подчеркнула, что женская половина, хотя и маленькая, очень уютная и светлая. Беа не провела там ни минуты с тех пор, как они приехали в начале лета. Все время дома они проводили в объятиях друг друга.
Луис надеялся, что до наступления зимы поселится где-нибудь при университете. Он понятия не имел, насколько холодно в этих краях, но если примерно как в Нормандии, то в этих маленьких комнатках точно не согреешься. Греки из университета говорили ему, что зима здесь бывает суровая. По утрам в комнате уже сейчас прохладно, а на дворе июль. Кроме того, Беатрис легко заболевает. Он в некотором смысле был этому даже рад, потому что не встретил бы ее, если бы не болезнь.
Воистину, они встретились по воле Божьей. Она была больна, ее пожирала лихорадка, и он вместе с рукоположенным монахом пришел узнать, чем они могут помочь, — предполагалось, что это может быть даже последнее причастие перед тем, как ее душа отправится на небеса.
Беатрис была на грани жизни и смерти, ужасно металась в лихорадке, кричала кому-то, чтобы ее оставили в покое, не преследовали ее. Слуги боялись подходить к больной, уверяя, что она одержима.
Луис пришел вместе с пожилым братом Полем, некогда прекрасным врачом, который теперь пил слишком много вина и сделался жирен и красен лицом. Оно напоминало Луису огромный багровый нарыв, который в любую минуту грозит прорваться. Они сидели с девушкой, и брат Поль — чей возраст и сан позволяли обходиться без дуэньи, — благополучно погрузился в дрему. Луису было очень жаль Беатрис не потому, что она умирает — многие умирают молодыми, — а потому, что она так ужасно страдает. Он взял ее руку и стал говорить, что Господь с ней, Он ее любит. Прикосновение успокоило девушку. Луис держал ее за руку, одним глазом поглядывая на брата Поля, не проснулся ли тот. Он шептал ей:
— Я рядом с тобой, я тебя не брошу. Ты не умрешь, вот увидишь, разве ты можешь умереть, когда я так крепко тебя держу?
Он просидел целый час, прежде чем она открыла глаза и попросила пить. Когда он поднес воды, она глотнула, взяла его за руку и откинулась на подушки, чтобы еще поспать.
Услышав, что дочери стало лучше, герцог Ричард пришел в ее комнату. Луис никогда не забудет этого угрюмого человека. Он был таким грубым и вспыльчивым, казалось, что он может ударить, даже находясь в добром расположении духа. Он не поблагодарил монахов, просто влетел в комнату, пощупал лоб Беатрис и сказал:
