Через некоторое время Ниггль повернулся к Лесу. Не потому, что устал от Дерева, просто он теперь ясно видел его внутренним зрением, чувствовал и знал, как оно растет, даже не глядя в его сторону. Отходя от Дерева, он обнаружил одну странность: Лес, конечно, был Дальним Лесом, но к нему можно было подойти и войти в него, и очарование дальности при этом не пропадало. До сих пор ему не приходилось входить в Даль, чтобы она не становилась ближайшим Окружением. А прогулка по этой местности приобретала особую увлекательность, потому что все время открывались новые дали, за первой — вторая, третья, четвертая Даль, дважды, трижды, четырежды чарующая. Можно было идти и идти, и все было, как один сад или картина (если вам так больше нравится). Да, можно было долго так идти, хотя, вероятно, не до бесконечности. На самом дальнем плане высились Горы. Они все-таки приближались, хоть и медленно. Они, по-видимому, не входили в картину или входили как переходное звено к чему-то еще, проблеск чего-то другого в просветах между деревьями. Там была следующая станция — следующая картина.
Ниггль прогуливался, но не бесцельно. Он внимательно разглядывал все окружающее. Дерево было закончено, однако с ним покончено не было. «Оно совсем такое же, только теперь наоборот», — думал он. А в Лесу остались незавершенные участки, над ними предстоит думать и трудиться. Все верно, ничего не нужно переделывать, просто довести до следующего уровня, который ему, Нигглю, уже виден. Продолжать надо.
Ниггль сел под очень красивым дальним деревом — одним из вариантов Большого Дерева, хотя совершенно самостоятельным, вернее, оно было бы таким, если бы уделить ему чуть больше внимания, — и стал думать, с чего начать работу и чем кончить, и сколько это займет времени. Но четкий план никак не складывался.
— Да вот же в чем дело! — воскликнул он. — Мне Париш нужен. Здесь надо много знать про землю, деревья, другие растения, он во всем этом разбирается, а я — нет. Нельзя оставлять такое место моим личным парком. Нужен совет и помощник — чем скорее, тем лучше.
Он встал и направился туда, где решил начать работу. Снял куртку. И тут увидел укромную ложбинку, незаметную издали. В ней, опираясь на лопату, стоял человек и как-то недоуменно осматривался. Что ему делать, он явно не знал. Ниггль позвал его.
— Париш! — крикнул он.
Париш вскинул лопату на плечо и подошел. Он все еще прихрамывал. Разговаривать они не стали, лишь кивнули друг другу, как бывало, когда встречались на проселке. И сейчас не разошлись, а стали прохаживаться вместе, рука об руку, и без слов в полном согласии решили, где ставить домик и закладывать огород, который, похоже, понадобится.
Когда они уже дружно работали, стало ясно, что теперь из них двоих Ниггль лучше умеет распределять время и доводить дело до конца. Странно, но именно Ниггль больше увлекся строительством и огородничеством, а Париш чаще гулял, разглядывал деревья, и особенно Дерево.
Однажды Ниггль старательно высаживал черенки для живой изгороди, а Париш разлегся на траве неподалеку, уставившись на хорошенькие желтенькие цветочки в зеленом дерне. Ниггль когда-то много их насажал у корней своего Дерева. Вдруг Париш повернул лицо к небу — оно залоснилось на солнце, а он заулыбался.
— Замечательно! — произнес он. — Я ведь не должен был быть здесь. Тебе спасибо, что замолвил словечко.
— Чушь, — сказал Ниггль. — Не помню, что я там говорил, но этого наверняка не хватило бы.
— Хватило, — сказал Париш. — От этого меня намного раньше выпустили. А все Второй Голос: сделал так, что меня сюда послали. Сказал, что ты хочешь меня видеть. Я тебе обязан.
— Нет. Мы оба обязаны Второму Голосу, — сказал Ниггль. — Оба.
Так они и продолжали жить и работать вместе; как долго, я не знаю. Незачем отрицать, что поначалу они иногда ссорились, особенно когда уставали. А поначалу бывало, что они сильно уставали. Оказалось, что им обоим дали по бутылочке укрепляющего средства. На клейки были одинаковые: «Несколько капель в родниковой воде — потом отдых».
Родник они нашли в глубине Леса: один раз давным-давно Ниггль мысленно представил его, но не нарисовал. Сейчас он понял, что родник был истоком озера, искрившегося вдали, и его водой питалось все, что росло здесь. От нескольких капель вода становилась терпкой, горьковатой, но освежающей: в голове от нее прояснялось. Выпив, они ложились отдыхать отдельно, а когда вставали, дело шло веселей, и Ниггль выдумывал новые удивительные цветы и растения, а Париш точно знал, как их сажать и где они лучше всего будут расти. Задолго до того, как содержимое бутылочек кончилось, надобность в нем отпала. Париш перестал хромать.
Вот уже работа подходила к концу, и они позволяли себе чаще и дольше гулять, любуясь деревьями, цветами, светом и тенью на этой красивой земле. Иногда они вместе пели; но Ниггль стал замечать, что сам все чаще обращает взгляд к Горам.
Наступило время, когда домик в ложбинке, сад, трава, лес, озеро и вообще все вокруг было почти завершено именно так, как надо. Большое Дерево цвело пышным цветом.
— Сегодня к вечеру кончим, — сказал однажды Париш. — А потом отправимся на настоящую долгую прогулку.
Они отправились на следующий день, шли и шли, пока не миновали все Дали и уперлись в Край. Он, конечно, не был видимым, не было ни черты, ни забора, ни стены, но они знали, что дошли до пределов своей Местности. Тут они увидели человека, похожего на пастуха. Он шел к ним, спускаясь с травянистого склона, который был началом горы.
— Вам нужен проводник? — спросил он. — Хотите идти дальше?
На мгновенье словно тень отделила Ниггля от Париша, потому что Ниггль знал, что он теперь хочет идти дальше и в некотором смысле должен; а Париш идти дальше не хочет и к этому еще не готов.
— Мне бы жену подождать, — сказал Париш Нигглю. — Она ведь скучать будет. Я догадываюсь, что рано или поздно, когда она будет готова и когда у меня все будет готово для нее, ее сюда пришлют. Домик построен; все, что могли, мы сделали; но я бы хотел еще ей показать. Она тут уют наведет — по-домашнему. И местность ей, надеюсь, понравится. — Он повернулся к Пастуху и спросил: — Ты и есть Проводник? Не скажешь ли, как зовется эта Местность?
— А ты не знаешь? — ответил человек. — Это Земля Ниггля, Нигглева Картина, во всяком случае, большая ее часть. А один участочек стал теперь Садом Париша.
— Нигглева Картина! — удивленно воскликнул Париш. — Так это все ты придумал, Ниггль? Я и не подозревал, что ты такой умный. Что ж ты мне раньше не сказал?
— Он давным-давно пытался тебе сказать, — произнес человек. — Но ты смотреть не хотел. У него тогда всего и было, что холст да краски, а ты собирался ими крышу чинить. Вы с женой все это называли «Нигглева ерунда» и «эта мазня».
