ЛЕНЬКА. Ну, что там опять приключилось?
ЖОРА. Козел хозяйственный! Собрал гамак, и не забыл выдернуть пассатижами гвоздь! Вот бы какая-нибудь семечка из шишки застряла у него в заднице и проросла!
ЛЕНЬКА. Ха-ха-ха!
ЖОРА. Чего смешного? Да пошел ты!
Продолжительная мыслетишина
Вечер того же дня
ЛЕНЬКА. Жора!
ЖОРА. Да.
ЛЕНЬКА. Тебе дятел нужен?
ЖОРА. Можно.
ЛЕНЬКА. Сейчас отправлю.
ЖОРА. Спасибо.
ЛЕНЬКА. Слушай, помнишь, я тебе говорил, что место, где мы торчим — странное.
ЖОРА. Ну?
ЛЕНЬКА. Вот и подумай. Ты сидишь в сосне, я — в тополе. А куда подевались Стручок, Лошак и иже с ними? Ведь отморозки были похлеще нас.
ЖОРА. Наверное, где-нибудь нашлось место и для них.
ЛЕНЬКА. Вот и я о том же. Возникает вопрос: неужели остальные деревья вокруг нас — просто деревья?
ЖОРА. Ну ты, Ленька, даешь! Деревьев в мире гораздо больше, чем убийц.
ЛЕНЬКА. Тут ты прав. Но мне, почему-то, кажется, что к Куркуиловке это не относится.
ЖОРА. Да ладно тебе сочинять.
ЛЕНЬКА. Ты напоминаешь мне человека, который тешит себя мыслью об
исключительности нашей цивилизации. Мол, никаких инопланетян не существует. Почему ты думаешь, что в этом лесу всего два дерева наделены душами?
ЖОРА. Потому что все остальные молчат. Общаемся только мы. Значит, другие
деревья — просто тупые чурки.
ГОЛОС. Сам ты тупая чурка!
Продолжительное мыслемолчание.
* * *
Следующий день. Утро.
ЛЕНЬКА. Жора…
ЖОРА. Да здесь я. Думай тише.
ЛЕНЬКА. Что это вчера было?
ЖОРА. А то ты не понял.
ЛЕНЬКА. Позовем?
ЖОРА. Давай.
ЛЕНЬКА. Эй, есть тут кто, кроме нас?!
ГОЛОС. Есть.
ЖОРА. Ты, то есть, вы — кто?
ГОЛОС Пан Контушёвский.
ЖОРА. Контушёвский?
КОНТУШЁВСКИЙ. Нет. Пан Контушёвский.
ЛЕНЬКА. А почему — пан?
КОНТУШЁВСКИЙ. Потому что я шляхтич, а не быдло, как вы.
ЖОРА. Во-о-н оно как? И где же ты находишься?
КОНТУШЁВСКИЙ. Опять двадцать пять! Снова ни черта не помнят.
ЛЕНЬКА. Это ты про что?
КОНТУШЁВСКИЙ. Не ты, а — вы.
ЖОРА. Ага, сейчас! Шляхтич тут нашелся. Вассал Его Величества Дуба
Стоеросового… Предъяви сначала родословную, гнида деревянная! Сам, наверное, при жизни — говно возил!
КОНТУШЁВСКИЙ. Так, хватит! Какими вы были хамами, такими и остались. Одним
словом — собачья кровь. Мало я в свое время таких, как вы — резал, вешал и на колья рассаживал! Все!
ЛЕНЬКА. Эх, Жора, Жора… Зачем ты его спугнул?
ЖОРА. Да на кой ляд он нужен? Ишь ты, принц выискался! Пусть молча сидит, сволочь! Сусанина на него не хватило! А, может, именно на него и хватило? Ладно. Черт с ним. Ты думаешь, он тут один? Сейчас узнаем… Эй! Кроме этого зажравшегося дрища, есть тут кто?
ГОЛОС. Есть, молодой человек.
ЖОРА. Здравствуй.
ГОЛОС. И тебе не хворать.
ЖОРА. Ты кто?
ГОЛОС. Не имеет значения.
ЛЕНЬКА. А как к тебе обращаться?
ГОЛОС. Можете называть меня Немо.
ЖОРА. Капитан Немо?
НЕМО. Какой капитан?
ЖОРА. Фильм такой был.
ЛЕНЬКА. И книга. Жюль Верн написал. «Двадцать тысяч лье под водой».
НЕМО. Фильмов я никогда не видел, а книги читал очень давно. Никакой я не капитан. Слово «Немо» использовано мной в значении понятия «никто».
ЖОРА. Ну, Немо — так Немо. Где ты находишься?
НЕМО. В центре леса стоят три старых дуба…
ЛЕНЬКА. Я вижу.
НЕМО. Самый высокий из них — мой.
ЖОРА. И каков его возраст?
НЕМО. Когда я в него попал, ему было не более ста лет. Сейчас — больше двух тысяч.
ЛЕНЬКА. Ничего себе! Это сколько надо людей положить, чтобы такой срок впаяли?
НЕМО. Не обязательно. К каждому грешнику — индивидуальный подход. Не следует
считать, что в этом лесу отбывают наказание одни убийцы.
ЖОРА. И за что тебя сюда определили?
НЕМО. Вам не все ли равно?
ЖОРА. Просто интересно.
НЕМО. Мне нет дела до ваших интересов.
ЛЕНЬКА. Ну, не хочешь говорить, — не надо. Ответь лучше, много ли здесь таких,
как мы?
НЕМО. Именно убийц?
ЖОРА. Нет. Бывших людей.
НЕМО. Полный лес. Почти каждое дерево имеет хозяина.
ЛЕНЬКА. Почему же они молчат?
НЕМО. Кто-то просто не хочет общаться. А кто-то — лишен способности посылать
мысли.
ЖОРА. Почему?
НЕМО. Ты невнимателен. Я же говорил: к каждому грешнику индивидуальный
подход.
ЛЕНЬКА. А от чего это зависит?
НЕМО. Не нам об этом судить.
ЖОРА. Это все понятно. Но непонятно, что имел в виду этот придурок Контушёвский, когда говорил, что мы опять ни черта не помним, и остались такими же хамами, как и прежде.
НЕМО. Он имел в виду то, Вася, что вы остались такими же грубиянами.
ЖОРА. Как ты меня назвал?
НЕМО. Вася.
ЖОРА. Сам ты Вася! Я — Жора!
НЕМО. А-а-а… В прошлый раз ты был Васей. А в позапрошлый…
ЖОРА. Ты что, спятил?!
НЕМО. Нет. Каждая душа имеет свой тембр мыслеголоса. И когда она появляется
снова после очередной человеческой жизни (ну, в данном случае — в этом лесу), то всегда узнаваема и отличима от других душ. Вот вы, например, можете отличить меня от пана Контушёвского?
ЖОРА. Да.
НЕМО. Что и требовалось доказать.
ЛЕНЬКА. И когда мы были здесь последний раз?
НЕМО. Точно не помню, но где-то лет двадцать пять назад.
ЛЕНЬКА. И сидели в этих деревьях?
НЕМО. Нет. Раньше возле опушки был ельник. Вот там вы и росли. Этот ельник
вырубили, и пан Контушёвский, помню, сильно негодовал по этому поводу. Дело в том, что в тот раз вы просидели в елках не более двух лет. Вот он и возмущался, считая это
несправедливостью. Хотя, когда вас не стало, лес вздохнул с облегчением. Вы все два года сильно ругались с паном Контушёвским. И каждый вечер хором мыслеорали свежесочиненные частушки про него. Нецензурные. Из-за такого бедлама никто вокруг не мог спокойно мыслить. Поэтому, когда вас срубили, все деревья с радостью пожелали вам долгих лет жизни в человеческом мире. Но этого, к сожалению не случилось. Опять вы здесь. И я чувствую, что покоя нам теперь не видать…
ЖОРА. И как же меня тогда звали?
НЕМО. Тебя звали — Василий Романопуло. Жил ты в Одессе, где занимался своим
любимым делом. То есть — профессиональным бандитизмом.
ЛЕНЬКА. А как звали меня?
