— Что ж,- после долгой паузы подвел я итоги. — Букар услышал, как я бежал по черепице. Все, что было до того, происходило исключительно тихо. И это очень интересно. Без малейшего звука уничтожить трех воинов — это сильно… Сначала, конечно, убили Аспанака в караульной. Это сделал карлик, в одиночку. Пробрался по той же крыше, упал на шею сверху, ударил этой штукой в глаз.
— Карлик? — выпучил глаза Сангак.
— Тебе было бы не очень приятно с ним встретиться, уверяю тебя… Потом он прокрался к воротам, дал сигнал солдатам. Когда в дверь стучат солдаты при оружии, это не вызывает подозрений, но здорово отвлекает. Охранник вступает с ними в беседу, и тут сзади подкрадывается тот самый карлик… Вгашфарна и Девгона убили одновременно, так, что они не успели издать и звука. Одного — карлик — своим длинным орудием, второго — один из солдат; значит, он умеет быстро ломать шею — тоже интересно. Собственно, для этого солдаты и понадобились, карлик бы один не справился, и, кстати, это были все-таки не солдаты. И все это время я спокойно сидел в переднем саду; может, я и слышал какое-то движение у входа, но… На то и ворота, чтобы в них стучали, спрашивали дорогу или просили еды — знакомые, нормальные звуки… Далее, Сангак. Труп карлика исчез. И солдаты исчезли. Значит, они его унесли. Причем очень быстро. И скрылись без следа. После моего бегства им больше нечего было делать в доме, в котором уже поднялись шум и крик.
— Ах, вы убили этого карлика! — с явным облегчением сказал Сангак.
Я не стал его разочаровывать. Не стал я рассказывать и еще об одном странном факте — о том, что седовласое создание на крыше двинулось, судя по словам Букара, на восток. Но ведь и я шел туда же. Тогда возникал вопрос: почему это странное создание не догнало меня? Меня, передвигавшегося по черепице далеко не с юношеской ловкостью?
— Итак, Букар выбежал в сад, когда я уже ушел, а карлика унесли,- продолжал я.
— Но как же, если этот болван, судя по всему, все-таки видел вас и принял не иначе как за саму ведьму Чжао на крыше, — возразил Сангак.
— Искренне надеюсь, что обо мне он не сказал бы «не мужчина, не женщина, вообще не человек»,- покачал я головой.- Нет, там, наверху, был еще кое-кто, кого я видел и сам, иначе я бы не убежал из дома, Сангак. И у него был арбалет… Вот что: пусть «умницы» утром, когда рассветет, посмотрят на всех крышах, и, вообще, пусть охрана с этого дня учится смотреть, что происходит там, сверху. И — спасибо, Сангак. Дыня была великолепна.
Мой друг, хорошо понимая, что окончательная оценка его ошибок и достижений — впереди, все же слегка расслабился.
— Ваша комната ждет вас,- басил он, топая рядом со мной. — Бочка с горячей водой уже, должно быть, готова. Лежанка застлана тонким имперским льном, как вы любите. Вам понадобится массаж сейчас и массаж утром, и все равно после такого приключения будет болеть все тело, уж поверьте мне… Жаль, что вы не можете массировать сами себя — мы все, кому приходилось испытать ваши руки на себе, куда счастливее вас…
Дальше меня, чуть не заснувшего в бочке, буквально перенесли в комнату, где я провел немало счастливых ночей во время прежних приездов в столицу, когда еще не руководил здесь всеми нашими торговыми операциями. Я начал вспоминать сказки о страшной старухе Чжао, скачущей в лунные ночи по крышам. А буквально в следующее мгновение сияло уже не утреннее, а чуть ли не полудневное солнце, смирный Сангак лично вручал мне нечто мягкое, теплое и слегка провисающее в руках, закутанное в тонкое хлопковое полотенце, из-под которого пробивался лучший в мире аромат только что выпеченного в тандуре хлеба. У моей постели стояла также мисочка с крупными, одна к одной, полупрозрачными ягодами белого тутовника.
Солнце раскаляло полосатые полотнища, переброшенные над нашими головами между вторыми этажами задней части подворья, возле многочисленных кухонь Сангака. Все были на ногах — повара стучали ножами, великая самаркандская танцовщица Меванча на галерее пыталась прижать ко лбу собственную ногу, уверенно стоя на другой. Рынок по ту сторону зданий отдаленно гудел голосами людей и верблюдов, жалобами флейт и тонким звоном колокольчиков.
Одетый в чистую, разглаженную горячими камнями, короткую, до бедер, тюркскую курточку из плотного льна и длинные штаны из простого шелка, заправленные в новые мягкие сапожки взамен уничтоженных накануне, я вместе с Сайгаком и несколько более значительной личностью — старым Юкуком — слушал новости из моего обесчещенного дома.
Юкук был высок, сух, неприятен на лицо, говорить он почти не мог, лишь шептал — отчего возникает такая болезнь, для меня было загадкой: маленькие демоны, живущие в горле, или склонность к слишком горячему супу? Вдобавок взгляд его водянисто-голубых глаз был невежливо упорен. Юкук также отличался спокойствием, немногословием и умением слушать. В чем, собственно, и состояла его главная работа в нашем торговом доме — слушать, просеивать информацию и спокойно, терпеливо отбирать из нее факты, которые несколько выходят за рамки шелкоторговли как таковой. А также делать выводы и обсуждать их со мной и ни с кем больше.
Сангак боялся его как песчаной бури, и так же относились к нему все остальные, даже те, кто не вполне понимал, чем Юкук, собственно, занимается.
Итак, докладывали «умницы», в доме у меня все уже в относительном порядке. Квартальный надзиратель принял к рассмотрению дело о тройном убийстве и вторжении неизвестных грабителей в дом уважаемого торговца с Запада, который в то время находился в доме известной певицы в квартале Пинкан (тут я слегка поморщился). Певица, друг нашего дома, предупреждена, ей заплачено (десять связок монет и штука лазоревого, тонкого до прозрачности шелка из Сучжоу), поспешно доложили мне.
Надзиратель сообщил также моим «умницам», что одного преступника видели — невысокого худого человека не вполне молодых лет с торчащей вперед бородкой, очевидно — иностранца; он убегал по крышам в восточном направлении и поднял на ноги людей из нескольких домовладений и даже храмов. Его ищут и без сомнения схватят (тут я смиренно покивал). Похороны моих погибших охранников были назначены на сегодня, и письма и деньги их родным уже укладывались в верблюжьи сумки каравана, идущего домой.
В остальном доклад «умниц» был удручающе пуст. Почти ничего, кроме того, о чем я уже и сам знал или догадывался, они не рассказали.
Итак, отпечатки бесформенных войлочных армейских полусапог-два комплекта, у ворот и в переднем садике. Еще был третий комплект отпечатков на песке двора, очень странных, маленьких, будто бы детских, но широко расставленных ног. Следы крови у дерева, по которому мы с карликом карабкались вверх. Сорванные мох, трава и потревоженная пыль на черепице именно там, где им и положено было быть. То есть у ворот, над караульной комнатой (следы карлика), на восточной стене (мои). А также — тут я прислушался — на галерее для приема гостей. Я мысленно кивнул: отличное место, туда не проникает свет луны, его не видно снизу из-за разросшихся кустов азалии. Зато оттуда хорошо видны оба сада и многое другое.
