— Хочешь пить? — спросил Евтихий.
Существо кивнуло.
Евтихий протянул ему кружку, и оно проглотило эль единым махом, а затем улыбнулось, растягивая безгубый рот. Нос-хоботок зашевелился.
— Отменно вкусно.
Женщина — новая приятельница Евтихия — поморщилась:
— Как ты можешь пить из одной кружки с… этим?
Евтихий повернул к ней клыкастую морду.
— По-твоему, я выгляжу лучше?
Она с широкой улыбкой кивнула:
— Мне такие всегда нравились…
Евтихий уставился на нее, и внезапно его осенило:
— Там, «наверху», — ты была троллихой?
— Я и осталась троллихой, — объявила его приятельница. — А это… — Она пренебрежительно глянула в сторону тощего уродца. — Это… Я даже не знаю, как назвать.
Фихан был эльфом. Троллиха не могла видеть этого — истинный облик возвращался к Фихану очень ненадолго и лишь при определенных условиях, — но обмануть естество невозможно: близость эльфа вызывала у троллей дрожь отвращения. Впрочем, Фихан чувствовал себя в ее присутствии не лучше. Он поспешил уйти.
Долгожданное пиршество закончилось быстрее, чем все надеялись. Изголодавшиеся по нормальной пище солдаты опьянели мгновенно. Многие заснули прямо там, где сидели.
В их числе был и Евтихий. Он даже не слышал, как пленники, отправленные хоронить погибших, пытаются войти обратно в замок. Ворота оказались закрытыми. Напрасно бывшие солдаты гарнизона стучали и умоляли впустить их; Арванд приказал не отвечать. Еды в замке хватит только на один гарнизон. Те, кого разбили в честном бою, обречены теперь прозябать на болотах и предпринимать штурм за штурмом в попытке вновь овладеть утраченной некогда твердыней.
В том, что касается упрямства и мрачных афоризмов, учитель русского языка и литературы Николай Иванович Симаков оказался достойным соперником Джурича Морана, что бы ни воображал по этому поводу сам Джурич Моран. Второй визит педагога произошел спустя несколько дней после первого. Моран ужасно не хотел ему открывать и долго препирался через дверь под непрекращающийся лай собаки.
— Послушайте, говорят же вам, что Джурича Морана нет дома, — уверял тролль. — Убедительно вас прошу перестать.
— Да идите вы к чертовой матери, — отвечал Николай Иванович. — Это вы сами Джурич Моран и есть. Свинья вы эдакая.
— Сами вы свинья! — возмущался Моран. — Ломитесь в частную квартиру, да еще и обзываетесь!
— Послушайте, я ведь к домоуправу схожу, — сказал Николай Иванович. — Заодно и объясните, как вы ухитрились завладеть этой квартирой.
— Я ее купил! — рявкнул Моран. — Кстати, не пытайтесь взять меня на понт. «Домоуправы» остались только в советских комедиях.
— Выражение «взять на понт» — тоже, — ответил Николай Иванович.
— Не имеет значения, коль скоро вы меня поняли.
— Намекаете на то, что я — персонаж советской кинокомедии? — осведомился Николай Иванович.
— Говорю это прямым текстом! — прокричал Моран.
Собака еще раз тявкнула и сделала перерыв, чтобы почесаться. Потом лай возобновился.
— Открывайте, — сказал Николай Иванович. — Я же знаю, что вы дома. У меня отмычка с собой, кстати.
— Проникновение со взломом, — зарычал Моран. — Я вас в кутузку упеку. И, кстати, дам показания, что это вы научили Авденаго плохому. Вы у него литературу преподавали.
— Ну и что?
— А то, что учитель литературы есть заодно и обучатель нравственности… В нашем случае — безнравственности! Вы хоть знаете, как мы познакомились? За Авденаго гнались! Это все плоды вашего воспитания. Да, я вырвал бедного ребенка из лап закона. А вы толкнули его в эти лапы. И теперь сами доказали это своей угрозой применить отмычку.
Николай Иванович сказал:
— Все, я вхожу.
И принялся тыкать в замочную скважину ключом от собственной квартиры.
— Погодите вы, варвар, зазря только замок мне сломаете, — сказал Моран с досадой и отодвинул щеколду.
Прямо перед ним возникло возмущенное, кирпично-красное лицо Николая Ивановича.
— Добились своего? — произнес Моран, наклоняясь так низко, что кончик его острого носа клюнул Николая Ивановича в скулу. — Бесчестно ворвались в честный дом?
Не отвечая, Николай Иванович втиснулся в узкую щель и прислонился спиной к двери, теперь выдавить его из квартиры не было никакой возможности. Пес прекратил лаять и начал обнюхивать брюки гостя. Щенку определенно было весело.
— Что, опять вам чаю с бутербродами? — поморщился Моран.
— Одного только чаю, и желательно горячего и свежего. — Николай Иванович показал коробку, которую держал в руках. — Я принес пирожные.
— С кремом? — Моран вдруг плюнул. — Да ну вас, у меня слюни потекли!.. Входите в гостиную. Уличную обувь снимите. У меня собака молодая, может подхватить какую-нибудь заразу, особенно если с вас грязная лужа натечет.
— Да я, пожалуй, еще и от пальто избавлюсь, — заявил Николай Иванович, снимая пальто и устраивая его на вешалку.
Моран всплеснул руками:
— Беда с людьми! Сперва навязываются в гости, потом прямо на пороге раздеваются и под конец ты уже видишь их у себя в гостиной, на любимом диванчике!
— Именно так все и происходит, — подтвердил Николай Иванович. — Ступайте, голубчик, готовить чай, а я пока и впрямь в гостиной подожду.
— Только пирожные без меня не ешьте, — предупредил Моран. — И собаку отгоняйте. Этот шельмец уже научился тягать со стола.
У Морана было на удивление уютно. Сам Николай Иванович принадлежал к числу тех холостяков, которые превращают свою квартиру в берлогу, где установлены причудливые правила для вещей и где нет места ни для одного человека, кроме самого хозяина и, может быть, пары его ближайших друзей. Но вообще в подобных местах находиться бывает тягостно. Там кресло служит заменителем шкафа, одновременно и платяного, и книжного, и притом лишь для определенных книг и определенных предметов туалета; под столом обитают кассеты и диски, но тоже не всякие, а, к примеру, исключительно с непристойным содержанием; что до ванной, то там непременно сыщется штук пять-шесть зубных щеток на разных стадиях облысения, и лишь одна из них предназначена непосредственно для чистки зубов, а смысл прочих — сущая загадка: одной, например, чистят нечто из медной посуды, второй — нечто из замшевой обуви; для чего оставлены третья, четвертая и пятая — позабыл даже сам хозяин.
Разумеется, любое другое существо, будь то человек или тролль (не говоря уж об эльфе), помимо Николая Ивановича, в таком месте обитать просто не сможет.
В противоположность Николаю Ивановичу, Джурич Моран ценил самые простые радости мещанского уюта. В мире холостяков такие, как Моран, больше всего напоминают старую почтенную вдову. Неспособный создать нечто похожее у себя дома, Николай Иванович тем не менее с удовольствием пользовался чужим комфортом, если выпадала такая возможность. Он поставил коробку с пирожными на кружевную скатерть, а сам расположился на диване и погрузил ноги в теплые домашние тапочки. Тапочек у Морана имеюсь много, всех размеров, включая детские. И все — почти новые. Николай Иванович выбрал мягкие, похожие на игрушку. Аляповатая мордочка принадлежала не то собачке, не то мышонку.
