Я молча кивнула. Мне так и не удалось обрести дар речи.
Максон сглотнул и дернул здоровым плечом.
— Я люблю тебя, — просто произнес он. — Мне следовало сказать об этом тебе давным-давно. Может, тогда мы с тобой не наделали бы столько глупых ошибок. А с другой стороны, — добавил он, и его губы дрогнули в улыбке, — иногда мне кажется, что именно благодаря всем этим препонам я полюбил тебя так сильно.
Слезы выступили у меня на глазах, повисли на кончиках ресниц, готовые в любой миг сорваться.
— Я сказал тебе чистую правду. Мое сердце принадлежит одной тебе. Как ты уже знаешь, я скорее умру, чем допущу, чтобы тебе причинили боль. Когда меня ранили и я упал на пол в полной уверенности, что умираю, я не мог думать ни о чем, кроме тебя. — Максон был вынужден прерваться. Он сглотнул, и я увидела, что он, как и я, едва сдерживает слезы. Немного помолчав, он продолжил: — За эти секунды я успел оплакать все, что потерял. Что мне никогда не доведется увидеть ни как ты идешь ко мне по проходу в церкви, ни отражения твоих черт в наших детях, ни того, как твои волосы окрасятся серебром. И в то же самое время я ни о чем не жалел. Если моя гибель значила, что ты будешь жить. — Он снова дернул плечом. — Разве мог я об этом жалеть?
Я не могла больше сдерживаться и разрыдалась по-настоящему. Как до этой секунды я могла думать, что знаю, каково это — быть любимой? Никогда прежде я не испытывала ничего, что могло бы сравниться с этим растущим и ширящимся чувством, расцветающим в моем сердце и наполняющим каждую клеточку моего существа безграничным теплом.
— Америка, — ласково сказал Максон и заставил меня утереть слезы и взглянуть ему в глаза. — Я знаю, ты видишь перед собой короля, но я хочу, чтобы ты понимала: это не приказ. Это просьба, мольба. Я прошу тебя сделать меня счастливейшим из всех людей на земле и оказать мне честь стать моей женой.
Я не могла выразить, как страстно мне этого хотелось. Но то, с чем не справился голос, удалось моему телу. Я бросилась к Максону в объятия и крепко к нему прижалась, совершенно уверенная, что ничто на свете не сможет разлучить нас. Он поцеловал меня, и я ощутила абсолютную уверенность, что все в моей жизни встало на свои места. Здесь, в объятиях Максона, я обрела все, чего хотела, даже то, в чем нуждалась, сама о том не догадываясь. И если он был со мной рядом, готовый направлять меня и вести за собой, мне не страшно было бросить вызов всему миру.
Слишком скоро Максон оторвался от моих губ и, отстранившись, заглянул мне в глаза. Его лицо сказало мне все, что я хотела знать. Я была дома. И тогда я наконец обрела голос.
— Да.
Я пытаюсь не дрожать, но ничего не выходит. Любая девушка на моем месте вела бы себя точно так же. Слишком важный сегодня день, слишком тяжелое платье, слишком много взглядов устремлено в эту минуту на меня. Я должна быть отважной, но ничего не могу с собой поделать.
Я знаю, что, когда двери распахнутся, я увижу Максона, который ожидает меня перед алтарем, и пока идут последние приготовления, я цепляюсь за это обещание и пытаюсь взять себя в руки.
— А! Наша очередь! — восклицает мама, уловив перемену в музыке.
Сильвия знаком подзывает моих родных. Джеймс с Кенной уже приготовились. Джерад носится вокруг и, конечно, уже успел измять свой новый парадный костюм. Тщетно Мэй пытается заставить его две секунды постоять на одном месте. Впрочем, несмотря на встрепанный вид Джерада, мои родные выглядят сегодня на удивление величественно.
Я рада, что мои близкие могут разделить со мной мою радость, но боль при мысли о том, что папа не дожил до этого дня, не утихает. Впрочем, я чувствую его незримое присутствие, слышу в ушах его голос. Он говорит, как сильно любит меня и гордится мной, какая я красавица. Я так хорошо его знала, что точно уверена в том, какие именно слова он сказал бы мне сегодня; надеюсь, так оно и останется навсегда и его образ никогда меня не покинет.
Я так глубоко погружаюсь в свои мысли, что Мэй удается подобраться ко мне незамеченной.
— Ты такая красивая, Амес, — вздыхает она, касаясь затейливого кружева на моем высоком воротничке.
— Мэри превзошла саму себя, правда? — соглашаюсь я и провожу рукой по своему подвенечному платью.
Из трех моих верных горничных сейчас при мне осталась одна Мэри. Когда улеглась пыль, мы обнаружили, что потери значительно больше, чем казалось на первый взгляд. Люси благополучно пережила нападение, но предпочла покинуть службу, а тела Энн мы так и не нашли.
Еще одна брешь в моем сердце.
— Боже, Амес, да ты вся дрожишь! — Мэй хватает меня за руки, чтобы не тряслись, и смеется над моей нервозностью.
— Знаю, знаю. Ничего не могу с собой поделать.
— Марли! — зовет Мэй. — Иди сюда, помоги успокоить Америку.
Подходит моя единственная свидетельница; глаза у нее сияют ярко, как никогда. В присутствии этих двоих я и в самом деле начинаю чувствовать себя спокойнее.
— Не волнуйся, Америка, он обязательно появится, — поддразнивает она.
Мэй хохочет, и я шутливо хлопаю обеих.
— Меня беспокоит вовсе не то, что он может передумать! Я боюсь, что споткнусь, или назову его не тем именем, или еще что-нибудь в этом роде. С меня станется, — жалуюсь я.
Марли утыкается лбом в мой лоб.
— Сегодня такой день, который ничто не испортит.
— Мэй! — шипит мама.
— Так, мама начинает терять терпение. Ладно, увидимся.
Она чмокает воздух рядом с моей щекой, чтобы не испачкать меня помадой, и упархивает. Начинает играть музыка, и мои родные один за другим идут по проходу, по которому очень скоро предстоит идти к алтарю и мне.
Марли отступает на шаг назад:
— Я следующая?
— Да. Кстати, тебе очень идет этот цвет.
Она кокетливо выставляет ножку, красуясь в новом платье:
— У вас отменный вкус, ваше величество.
Я невольно ахаю:
— Меня никто еще так не называл. О господи, теперь ко мне так будут обращаться практически все!
Я пытаюсь свыкнуться с этими словами. Коронация — часть церемонии венчания. Сначала клятва верности Максону, затем Иллеа. Кольца, затем короны.
— Только не вздумай разнервничаться снова! — велит Марли.
— Я пытаюсь! Ну, то есть я знала, что так и будет, просто для одного дня слишком много событий.
— Ха! — восклицает она, и тут темп музыки меняется. — Погоди, настанет еще и ночь!
— Марли! — возмущаюсь я.
Но она уже ускользает прочь, подмигнув мне на ходу, и я против воли фыркаю. Как же я рада, что она снова вернулась в мою жизнь. Теперь она заняла официальное место в моей свите, а Картер — в свите Максона. Для общества это стало недвусмысленным знаком перемен, сопровождающих правление Максона, и я рада тому, как много народу приветствуют эти перемены.
Я жду, внимательно слушая. Уже скоро музыка возвестит о моем выходе, так что я пользуюсь последней возможностью оправить мой подвенечный наряд.
Он поистине великолепен. Белое платье облегает талию, каскадами пышных волн ниспадая до пола. Короткие кружевные рукавчики обнажают руки, а высокий ворот делает меня похожей на настоящую принцессу из сказки. Поверх платья на мне накидка с длинным шлейфом. Позже, на приеме, я сниму ее, чтобы не мешала до упаду танцевать с моим мужем.
— Ну, Мер, готова?
Я оборачиваюсь к Аспену:
— Да. Я готова.
Он протягивает мне руку, и я беру его под локоть.
— Ты выглядишь потрясающе.
— Ты тоже неплохо принарядился, — замечаю я.
И хотя я улыбаюсь, моя нервозность не укрывается от него.
— Беспокоиться абсолютно не о чем, — заверяет он, и его уверенная улыбка, как обычно, заставляет меня безоговорочно поверить его словам.
Я делаю глубокий вдох:
— Ну да. Только держи меня крепко, чтобы не упала, ладно?
— Не переживай. Если я увижу, что ты плохо держишься на ногах, одолжу тебе вот это. — Он вскидывает темно-синюю трость, сделанную на заказ под цвет его парадной формы. Меня разбирает смех. — Совсем другое дело! — одобрительно кивает он, радуясь, что я искренне улыбаюсь.
— Ваше величество, — произносит Сильвия, — пора.
В ее голосе слышится благоговение.
Я киваю ей, и мы с Аспеном начинаем двигаться в сторону дверей.
— Давай, пусть они все ахнут, — говорит он за миг до того, как музыка взвивается и мы предстаем перед собравшимися.
И тут все мои страхи наваливаются на меня вновь. Хотя мы очень старались сделать нашу свадьбу камерной, вдоль прохода, по которому мне предстоит пройти навстречу Максону, столпились сотни людей. И поскольку все они поднимаются, чтобы поприветствовать меня, из-за них я не вижу Максона.
А мне так нужно увидеть его лицо. Не знаю, как я выдержу все это, если меня не будет поддерживать взгляд его спокойных глаз.
Я улыбаюсь, стараясь сохранять самообладание, любезно киваю гостям и благодарю их за то, что собрались здесь в этот день. Но Аспен понимает мое состояние, а потому подбадривает меня:
