— А мы?
— Мы трое делали для людей больше, — отрубил Агиросион, — чем все архангелы!.. Я убивал первенцев и все еще убиваю по прямому велению Творца!.. Ты, Дума, держишь ад в том порядке, как и наказал Создатель. Бракиель учил людей по звездам и луне вычислять, когда пахать землю, когда сеять, а когда ждать засуху, разве это им не пошло на пользу?..
Дума пробормотал:
— Но ему поставили в вину, что он все-таки ослушался и сошел с небес к людям.
Я сказал быстро:
— Простите, что влезаю, но было ли это поставлено в вину Творцом или Его слугами?
Дума посмотрел на меня исподлобья.
— О чем ты, смертный?
— Михаил, — сказал я, — и остальные архангелы, могли перестараться в служении Создателю. Он еще не успел отдать приказ, а они уже бросились его выполнять! А вдруг Творец хотел всего лишь слегка пожурить вас? Или объяснить, почему Он так делает?.. Нет, это осталось несказанным, так как вспыхнула ваша кровавая бойня, от которой содрогалось все Мироздание, пылали небеса и горы, а когда все кончилось, ни одного убитого, а вас оттеснили в это мрачное ущелье, из которого заделали выходы наверх.
Дума смотрел на меня с открытым ртом, Агиросион скривился.
— Теперь уже не узнать, а назад дороги нет.
— Об этом надо помнить, — сказал я настойчиво.
— И что это нам даст?
— Чувство правоты, — твердо сказал я. — Это важно! Когда прав, стоишь на своем до конца. Когда оппонент видит, что понимаешь свою неправоту, он жмет сильнее.
Агиросион покачал головой.
— Возможно, Творец и хотел, чтобы нас сбросили в это ущелье.
— Возможно, — согласился я. — Но, возможно, его слуги перестарались в своем безмерном усердии! Ваше чувство правоты в том, что вас вытеснили и низвергли без суда и следствия! Незаконно. Но предстань вы все, они и вы, правые и левые, перед Создателем, решение могло быть совершенно иным, ибо неисповедимы пути Всевышнего. Он знает и видит пока что дальше нас!
Бракиель нервно дернулся, среагировав на мое кощунственное «пока что», но я уверен, Господь как раз и создавал человека для того, чтобы тот быстро и даже стремительно развивался, стараясь догнать Его во всем, ибо сотворен по образу и подобию.
Агиросион поднялся.
— Я сейчас же пошлю серого ангела с предложением встречи. Если Михаил согласится, мы... обсудим проблему, которую отыскал для нас смертный.
— Михаил не придет, — сказал Бракиель.
— Почему?
— Ранг, — сказал он с тоской. — Ему равны только сам Люцифер и Вельзевул, а их не будет.
Я сказал быстро:
— Не это важно! Лишь бы пришли оттуда! Михаил или не Михаил. Нам важнее всего, чтоб тайное стало явным. Чтобы там наверху узнали.
— Думаешь, — сказал Агиросион, — не знают?
— Уверен, — отрезал я. — Но если даже знают, то делают вид, что не знают. Если же мы заявим вслух и громко, что какая-то группа светлых ангелов тайком от всех начинает саботировать...
Агиросион прервал с тоской:
— Какой здесь саботаж... Они лишь ускоряют то, что замыслил Творец.
— А кто им разрешил? — спросил я зло. — Вы что-то недопонимаете, лорды. Представьте себе, что в прошлый раз, когда Господь решил перетопить человечество, они бы тоже забежали вперед? И вызвали бы потоп не через сто тридцать лет, как объявил Творец, а через неделю?.. Никакой ковчег бы не смастерили!
Бракиель смотрел на меня с надеждой.
— Полагаешь...
— Уверен, — отрезал я твердо.
Агиросион посмотрел на Думу и Бракиеля.
— Вы готовы?
— Давайте не тянуть, — предложил я. — Я возвращаюсь к себе, а когда договоритесь о встрече, только свистните.
Агиросион буркнул:
— А ты зачем? Будут говорить светлые с темными. А ты всего лишь человек.
— Я не всего лишь, — отрезал я. — Ты забыл, кому Создатель отдал эту землю?
Бракиель сказал быстро:
— Агиросион, он прав. Светлые помогают преступникам бежать из ада и натравливают их на людей!.. Я говорю не потому, что сочувствую людям, хотя сочувствую, а потому что все дело в людях!
— Мы можем все решить и без них, — отрезал Агиросион.
Я поднялся.
— Не можете. Но если не понимаете такой простой вещи... поступайте как хотите. Прощайте.
Я отошел, взял в руки меч Вельзевула, сосредоточился. Передо мной появилось светлое пятно, сперва просто белесый туман, затем я различил край своего стола в кабинете, тусклую свечу в двурогом светильнике.
Бракиель вскрикнул:
— Как он это делает?
— Он за это пла...
Я не услышал, что сказал Агиросион, окно осталось за спиной и тут же исчезло. Сердце не колотится, а мощно и сильно бухает с надрывом, будто усталый до немогу кузнец через силу поднимает тяжелый молот.
Убрав меч в ножны, я дотащился до кресла и рухнул, раскинув руки в изнеможении.
...Сэр Жерар вошел ровный и невозмутимый, но вдруг его перекосило, глаза полезли на лоб, он отшатнулся и уставился на меня дикими глазами.
— Ваше... Ваше Величество!
— Что? — спросил я устало и провел рукой по лицу, не прилипло ли что. — Испачкался?
— У вас, — проговорил он с великим трудом и указал пальцем, — у вас на голове...
Я вяло поднял руку, пальцы наткнулись на холодный металл.
— А-а, — протянул я, — это... правда, красиво? Хоть и мрачновато. Стиль такой, готы придумали. Не сами готы, что готы, а те, кто под готов, как вроде бы готы, хоть и не готы, какие из них готы, им до готов, как готам до готики...
Он с ужасом смотрел, как я снял корону и поставил ее на стол.
— Ваше Величество! — сказал он дрожащим, но твердым голосом. — Я чую в этой штуке просто невероятную... недобрую мощь! Вон даже стены перекосило!
— Это корона, — объяснил я, — а корона всегда вне добра и зла, ибо это власть, а власть определяется рациональностью, а не моральными принципами. Моральными принципами должны руководствоваться общество и народ, а также люди, но не лица, облеченные властью. Потому не смотрите так уж вот так... Пример подал сам Господь, когда потопил так называемое мирное население, не особенно разбираясь, кто виноват больше, кто меньше, а кто почти совсем не виноват, это Он назвал зачисткой... Что слышно с отправкой войск?
От моего холодного делового тона он пришел в себя, вытянулся и отрапортовал четко:
— Сегодня погрузили на ваши чудо-платформы еще две тысячи добровольцев, а также их коней. Ваш паровоз быстро домчит почти к самой долине Миелиса!
— Вот и славно, — сказал я. — Что еще нового?
Он покосился на черную корону, теперь и мне почудилось, что от нее поднимается нечто вроде черного дымка, но не дым, понятно, а как будто в короне медленно и неспешно пробуждается темная, как душа грешника, ночь.
