– Ты знаешь, что болтают о тебе. Я не знаю, что здесь правда, но мне надо, чтобы оройхоны появлялись там, где укажу я.
– Не так трудно угадать это место, – заметил Чаарлах. – Одним ударом – два сухих оройхона, а от земли ночных пархов остаются лишь скорлупки. Но ведь они тоже люди, и не многим хуже твоих цэрэгов. Поверь, я знаю, что говорю.
Чаарлах признавался в знакомстве с бандитами так, словно не подозревал, что за одно это ему грозит шавар.
– Если они поклянутся исполнять законы, – произнес Моэртал, – я поселю их на новых землях. А лучших – возьму на службу.
– Я вижу – разговор пошел всерьез! – воскликнул сказитель. – Никогда прежде я не чувствовал себя таким важным господином. Впору раздуться толще авхая. Увы, есть еще одно препятствие. Сядь, блистающий одонт, я расскажу тебе сказку. Тебе, должно быть, давно не рассказывали сказок, просто так – бескорыстно.
Моэртал не двинулся с места, но и не перебил старика, и Чаарлах, привычно изменив голос, начал рассказывать:
В недавнее время жил на оройхонах один человек. Звали его рсаар. Однажды он встретил тукку и захотел ее поймать. рсаар побежал за туккой, но она оказалась проворней охотника и ушла в шавар. рсаар очень рассердился и закричал:
– Вылезай, колючая дрянь!
Но тукка не вылезла и даже не слышала слов, потому что была далеко. рсаар заглянул в шавар, и храбрость его словно потревоженная тайза сжалась в комок. Но жадность продолжала кусать душу, и тогда рсаар сказал:
– Запомни, колючка, я буду стоять здесь день и ночь, но дождусь, пока ты вылезешь!
Ах как жаль, что тукка уже выбралась через другую дыру и не слыхала этих клятвенных слов! Иначе она поняла бы, что спасения нет, и сразу сдалась бы охотнику. А так, рсаар стоял у шавара день и ночь, а тукка все не приходила. Между тем, наступил мягмар, и в шаваре кто-то зашевелился.
– Ага! – сказал рсаар. – Проголодалась! Сейчас я тебя схвачу.
Но вместо тукки из дыры вылез гвааранз и схватил самого охотника.
Увидав, как повернулось дело, рсаар воскликнул:
– Госпожа тукка, неужто это вы? Заметьте – вы выросли такой огромной, потому что я день и ночь охранял ваш покой. Ведь вы позволите вашему ничтожному слуге идти домой? Или вы хотите, чтобы я еще послужил вам?
Уж и не знаю, что ответил гвааранз, но домой храбрый рсаар все еще не вернулся. Надо полагать – занят по службе.
Чаарлах замолк и выжидающе посмотрел на Моэртала. Тот привычно помолчал, и затем произнес:
– Значит, по-твоему, не я, а меня схватили.
– Что вы, блистающий одонт! – запротестовал старик. – Я в этой истории тукка. Мое дело – быть съеденным, коли не сумел унести ноги. А кто тут гвааранз – это вам судить.
– Разберемся, – пообещал наместник. – Но и ты думай. Даже если ты не тот, за кого тебя принимают, все равно ты знаешь больше, чем говоришь.
Моэртал повернулся к Шоорану и резко спросил:
– Кто такой рсаар? Я где-то слышал это имя.
– Это мой напарник, – ответил Шооран, тоже удивленный, откуда сказитель знает имя тюремщика. – Он стоит за дверью.
– Сменить, – приказал одонт, – и доставить ко мне. С ним тоже не все ясно.
– Трудно разбирать след жирха, – посочувствовал пленник.
Моэртал, не ответив, вышел. Шооран вышел следом и наложил на дверь засов. Перепуганный рсаар, оставив пику, засеменил следом за наместником. Шооран остался на посту. Два часа он отстоял неподвижно, навытяжку, словно перед взором сияющего вана. Ни разу даже не отодвинул пластину, прикрывающую окошечко – боялся встретить понимающий взгляд Чаарлаха. Через два часа пришел смертельно недовольный назначением Турчин и сменил Шоорана. Теперь впереди было два часа, которые надо использовать с наибольшей пользой.
Шооран поспешил к дому.
Яавдай, как всегда возилась по хозяйству, в комнате пряно пахло вымоченным в вине мясом.
– Обед еще не готов, – виновато произнесла Яавдай.
Шооран подошел ближе. Он как-то вдруг ясно увидел то, что старался рассмотреть все эти недели – у Яавдай будет ребенок. Но именно в эту минуту долгожданное открытие не радовало.
– Нам надо уходить, – произнес Шооран.
Яавдай ничего не ответила, лишь кивнула послушно.
– Ты, наверное, не поняла, – сказал Шооран. – Я совершил… точнее совершу, но можно считать, уже совершил такое… короче, меня объявят преступником. Нам надо бежать отсюда. За своих – не бойся, Яавдал уже большой. Мне сейчас надо идти, а ты собери самое нужное и жди меня через час на мокром оройхоне у второго суурь-тэсэга.
– Я поняла, – тихо сказала Яавдай.
Шооран подошел ближе, коснулся ладонями волос.
– Прости меня, – попросил он. – Я понимаю, что это не вовремя, но беда никогда не приходит вовремя.
– Ничего, – сказала Яавдай. – Это даже к лучшему.
Шооран вернулся в темницу, сменил злого на весь свет Турчина. С трудом дождавшись, когда тот уйдет, открыл дверь камеры. Казалось, Чаарлах спал, но едва дверь скрипнула, он сел, без малейшего удивления глядя на Шоорана.
– Вот, – Шооран протянул старый плащ рсаара и его пику. – Я выведу тебя отсюда.
Чаарлах накинул на плечи плащ, ловко, словно ничего другого и не носил, надвинул на брови глубокий шлем, принял пику. Уходя, Шооран аккуратно притворил дверь. Возле выхода из алдан-шавара тоже стоял цэрэг. Он лениво скользнул взглядом по знакомым фигурам.
– Что, тюремщики, взгрел вас одонт?
– Как на аваре, – проскрипел Чаарлах.
Беглецы неспешно прошли мимо охраны и, все ускоряя шаг, направились к недалекому мокрому оройхону. Возле второго суурь-тэсэга никого не было. Может быть они пришли слишком рано? Шооран глянул на начинающие розоветь облака. – Нет, прошло уже больше часа.
– Отец, – сказал Шооран, – обожди меня немного, мне надо встретить еще одного человека.
Чаарлах, подстелив полу плаща, уселся на ноздреватый валун.
– Стоит ли тревожиться из-за меня? – спросил он. – Беги по своим делам, а я пойду потихоньку. Спасибо тебе, но ты зря так много беспокоишься из-за полоумного сказочника. Признаюсь – я не илбэч. И я ничего не знаю об илбэче. Тогда вечером, поняв, что происходит, я нарочно закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Ведь я болтун, и мне лучше не знать чужих тайн. Так что ты зря вытаскивал меня из этого пересохшего шавара.
– Мне нет дела до илбэча, – сказал Шооран. – Я выручал сказителя.
– Я тоже. Если бы вместо тебя пришел кто-то другой, я бы остался в подземелье. Одонт скоро понял бы, что изловил не того, и выгнал бы меня в шею. Но с тобой я ушел, потому что тебе не надо быть цэрэгом. У тебя не те поступки, не те слова, не те глаза. Ты умеешь думать, а это вредно для цэрэга. Я видел – ты храбр, а такие долго не живут. И даже выжив, кем бы ты стал? Посмотри на Киирмона: его единственная радость – чаша с вином, в которой он старается утопить себя самого…
