— Ийлэ… — сказал тот, кто прятался…
…в дожде.
Райдо.
— Тише, девочка моя… тише…
Нет его, крадущегося, безымянного, но опасного. А есть Райдо…
Есть. Существует. Он настоящий, он пахнет для разнообразия не собой, но свежим кофе и еще мятой. Обнимает. Ийлэ и сама жмется к нему, спасаясь от кошмара.
Только сон.
Сон там, по другую сторону яви.
А здесь Райдо в белой своей рубашке с накрахмаленным воротничком, в домашней куртке и тапочках вязаных…
— Сон плохой, — призналась Ийлэ, отпуская куртку, в которую вцепилась. — Просто сон… плохой.
— И давно?
Она кивнула, добавив:
— После грозы… я за тебя испугалась.
— А я за тебя.
Он разжал руки, позволяя отстраниться.
— Не уходи, пожалуйста. Я буду тебя защищать.
— От снов?
— И от снов в том числе.
Хорошо, если так.
А весна разгоралась. День за днем все ярче. Она перерисовывала мир наново красками первоцветов, белых, лиловых и синих, желтыми россыпями гусиного лука, который пробрался в сад. Молодой зеленью, что проклевывалась, спеша использовать заемную силу.
Землей.
Небом, тоже менявшимся неуловимо, но вместе с тем — явно.
И яблоневый цвет наливался белизной.
Вот только кошмары не уходили.
Письмо доставили на дом, и посыльный, паренек в огромной куртке, явно отцовской, большой, несмотря на то что надета она была на два свитера, озирался вокруг с немалым любопытством.
— Отвечать будете? — поинтересовался он, вспомнив о служебном долге.
Райдо покачал головой: если и будет, то письмецо сам на станцию свезет, а то мало ли… в последнее время было тревожно. Он не мог сказать точно, что именно было источником этого беспокойства.
Ночные кошмары Ийлэ?
Или ее дневная настороженность, точно внезапное выздоровление Райдо спутало какие-то собственные ее планы.
Либо же то кажущееся спокойствие, которое царило вокруг. Об усадьбе, равно как и о хозяине ее, все словно бы забыли. Мирра, и та заглядывать перестала. И это было неправильно.
— Что в городе слышно? — Райдо бросил парню монетку, которую тот поймал на лету и, довольный донельзя, сунул в карман.
— Да… все то же… лавку бакалейщика обнесли! А еще на дорогах шалят. Говорят, что к нам караван шел, так не дошел. В лесу нашли, и всех мертвыми! — Он говорил, радуясь, что есть кто-то, для кого нынешняя новость и вправду является новостью. — Разбойники, стал быть. И шериф выезжал на них, только никого не взяли. Да у шерифа людей немного… а потом вот попритихли… дороги развезло, кому ездить?
Паренек, вспомнив о том, что не просто так он здесь, но представителем почтовой службы, конторы весьма серьезной, приосанился и заговорил неторопливо, старательно отмеряя слова:
— А еще двух девок зарезали…
Райдо насторожился:
— Кто?
— Так… клиенты… оно ж бывает-то. — Паренек поправил кепку, которая тоже была велика и норовила съехать на затылок. — Девки-то того… ну… из этих, которые… — Несмотря на всю наносную серьезность, он густо покраснел. — Шериф заарестовал одного, который приезжий… он к Нельке приставал, ругался, что она его обнесла. А потом отпустил, потому как доказательствов прямых нету. Хотя все наши говорили, что нельзя отпускать, вешать надо… но приезжий не дурак какой, быстренько слился из городу-то… только и видели.
Паренек вздохнул, сожалея, что этакое злодеяние осталось безнаказанным из-за слабости шерифа. Только Райдо подозревал, что тот самый приезжий к убийству проститутки отношения не имеет. И что шериф о том знал… хорошо, хоть не повесил постороннего человека. Верно, осталась еще совесть.
— Еще что говорят?
Райдо кинул вторую монетку, и паренек задумался, пытаясь представить, какие из слухов, что гуляли по городу, будут интересны.
— Еще… град был… сильный… и буря. У трех домов крыши посрывало, а еще тополь старый рухнул и прямиком на часовню. Пробил все. Говорят, — он понизил голос и отступил, просто на всякий случай, — что это все альва…
— Крышу посрывала?
— Нет, бурю устроила… что злится… а альвы на грозу силу имеют. Вот и сколдовала, чтоб людям, значит, жизнь попортить.
— И кто говорит?
— Да… бабы… ерунда, правда? — Паренек уставился светлыми глазами с такой надеждой, что Райдо четко осознал: слухи эти гуляют давно и корни пустили прочные.
Им не то чтобы верят… нет, находятся и те, которые верят, но таких мало.
Пока.
— Ерунда. — Райдо улыбнулся широко, демонстрируя клыки. — Полная ерунда. Бабьи сказки.
— Вот! И я так говорю…
Паренек, донельзя собой довольный, вскарабкался на спину пегой кобылы весьма меланхоличного нрава. И, выбравшись на большак, обернулся-таки, не удержался.
Вот только пса не было.
А дом… дом стоял себе, как и прежде. Обыкновенный… белый только… а поговаривали, что непростой дом, что в нем клад спрятан неимоверный и что стережет его прежний хозяин.
Проклятый.
Дом-то он на человечьих костях построил…
Точно ерунда… костей Гашек ни одной не увидел, да и пес выглядел спокойным. А разве ж можно спокойным быть, когда в этаком страшном месте обретаешься? Вот то-то и оно.
Выходит, не такое место и страшное.
Жаль, альву увидать не вышло…
Конверт Райдо вскрыл в кабинете, глянул на кривоватые закорючки и придвинул зеркало поближе.
Райдо, дорогой мой друг, пишу тебе, надеясь, что ты, скотина упрямая, еще жив и бодр. Давненько я не получал от тебя весточек, и обстоятельство сие ввергает меня в пучину печали.
Впрочем, подозреваю, что, ежели бы ты вдруг вознамерился вернуться к жиле первородной, меня бы о том известили. А потому полагаю, что дела твои, о коих моя драгоценная супруга велит интересоваться приличий ради, ежели не хороши, то сносны. Мои же, коль тебе интересно хоть сколько, и вовсе замечательны, поелику я вовсе остепенился, а в самом скором времени обзаведусь и наследником.
Райдо, хрыч ты старый, я ж надеюсь, что ты почтишь меня присутствием? Или как там еще принято? Соизволишь оторвать свою великовельможную задницу да заглянуть в наши края?
Обещают, что ранней осенью родит.
И мальчишка будет по каким-то там их приметам. Мне-то все едино, что малец, что девка. Странно так. Я — и папаша…
Какой из меня папаша?
Приезжай. Порадуешься за меня. Или посочувствуешь. У тебя это, помнится, здорово выходило.
А теперь, собственно, о деле, выражаясь изящным языком, какового от меня супружница требует, а отказать ей не могу, поелику она от отказа в волнение приходит, что в ее положении чревато.
