Но для Шу и Дайма Лес Фей распахнул гостеприимные объятия, окружил их хороводом светлячков, пел для них на разные голоса, и шептал на ушко нежным дуновением свежего ветерка, приглашая познакомиться поближе, поиграть, потанцевать вместе с ним. В древний лес так редко заходили те, кто может услышать и понять его, и лес радовался нежданному подарку. Он стелился под ноги гостей шелковой травой, приоткрывал заповедные уютные уголки, выставлял напоказ дивные благоухающие цветы, словно звал — оставайтесь со мной, я покажу вам прекрасные, невиданные никем чудеса, расскажу неслыханные и правдивые истории, спою старинные песни, укрою вас от всего мира, поделюсь своим волшебством…
И уснувшая под ласковый шепот на пологом берегу принцесса не слышала, как встревоженные друзья зовут её. Не знала, что Эрке и Баль её ищут по саду, не решаясь заходить в ощетинившуюся колючими ветвями, заплетенную густыми лианами зловещую чащу на месте светлого парка с утоптанными тропинками. Не видела, как возвращаются домой, встревоженные. Ей снились сны, удивительные и светлые, полные радости и покоя. Ей снился молочный туман над высокой травой, и залитая рассветным золотом река, и живущая в этом сказочном мире без конца и начала чарующая нежная флейта.
Утро застало Шу в объятиях Дайма. Она пробудилась от легких, осторожных касаний его губ, укутанная теплом его тела, наслаждаясь надежностью его сильных рук. Бирюзовые глаза, полные нежности и восторга, рассматривали её, словно слетевшую на землю фею, руки обнимали её бережно, будто опасаясь ненароком примять воздушные крылышки. Шу чувствовала себя, будто всё ещё в дивном сне, она купалась в его любви, и тихонько прикасалась горящими кончиками пальцев к его волосам, легко проводила по щеке, по контуру губ… она замирала в сладкой неге, и внутри неё словно порхали и щекотались крылышками стайки стрекоз. Она томилась в неясном предчувствии, ожидая и страшась, она сама потянулась к нему устами, и, едва коснувшись и почувствовав жар его дыхания, отпрянула в смущении. То, что рождалось между ними, казалось хрупким и мимолетным, как утренний туман, укрывающий их.
Дайм тоже не мог понять, во сне или наяву прекрасная дриада прильнула к нему, и не решался нарушить таинственные чары неловким движением или неосторожным словом. Неизведанное ранее, ничего общего не имеющее с плотской страстью, волшебное ощущение охватило его, даря удивительное и пронзительное наслаждение. Ощущение бесконечно любимого и дорогого существа, доверчиво и ласково приникнувшего, спрятавшегося от всего мира в его объятиях… ощущение маленького беззащитного сердечка, бьющегося и трепещущего совсем рядом с его…
Припухшие со сна влажные губы принцессы тронула робкая улыбка, и она прошептала, сияя лиловыми широко распахнутыми очами:
— Доброе утро, Дайм… — и он поймал её слова своими губами, словно нырнув в бурную ледяную реку, и прижал её к себе как можно ближе, и она ответила на поцелуй, сначала робко и удивленно, и её руки вплелись в его волосы.
— Боги, что я делаю?! — запоздалая трезвая мысль вместе с обжигающей болью осознания невозможности происходящего заставила его оторваться от нежных уст и прижать её голову к своей груди, пряча прикушенную губу и глаза, полные слёз. Шу мелко дрожала, прижимаясь к нему, и поглаживала его по плечам, не понимая, что же с ним произошло. Почему Дайму больно? Она спрашивала себя, неужели это из-за неё? И понимала, что — да, из-за неё.
— Шу, прости, я не должен был…
— Почему, Дайм? — Шу вырвалась и теперь с тревогой пыталась поймать его ускользающий взгляд. — В чем дело?
— Я не подходящая пара для тебя, Шу, — он упорно отводил глаза.
— Ты что, женат?
— Боги, нет, конечно, — Дайм чуть не рассмеялся такому предположению.
— Тогда почему? И не смей говорить, что я слишком хороша для бастарда, я не поверю в эту чушь.
— И ты не поверишь, если я скажу, что не могу любить тебя?
— Нет. Ты меня любишь, и я тебя… Дайм, — голос её вдруг стал жалобным, — почему тебе больно?
— Потому что я на самом деле не могу любить тебя. Не могу жениться на тебе. Потому что я бастард.
— Я не понимаю, Дайм. Какое это имеет значение? И за каким ширхабом тебе на мне жениться?
— Шу, прости, милая… — Дайм не понимал, как его угораздило ввязаться в дискуссию на эту отвратительную тему. И не понимал, как ему теперь выкрутиться, не объясняя ей всё, как есть, и не потерять её окончательно. — Я не имею права жениться, никогда, понимаешь?
— И что? Или ты думаешь, я об этом не догадываюсь? Ты за кого меня принимаешь, милый, за полную дуру?!
— Шу, не надо испепелять меня на месте, пожалуйста, — Дайм примирительно протянул руки к разъяренной фурии, поглаживая вставшие дыбом черные спутанные волосы, полные синих искр.
— Не увиливай, дипломат троллий! Дело не в женитьбе.
— Да, любовь моя. Ты совершенно права, — наконец Дайм набрался храбрости взглянуть ей в глаза. Увиденная в них боль хлестнула его, будто пощечина со всего размаху. — Все демоны Ургаша, я не хотел, Шу. Я не думал никогда, что смогу… что смогу кого-то любить. Я не принадлежу себе, и не смогу дать тебе ничего… понимаешь, ничего…
— Дайм, не надо, милый. Ничего больше и не надо, — Шу касалась его ласково, словно котёнка, утешая и утешая его боль. — Знаешь, Дайм, я тоже не думала, что смогу любить, и что хоть кто-то полюбит меня. Я же Тёмная, страх и ужас, летящий на крыльях ночи…
— Ты не Тёмная, Шу, ты — Сумерки. Ты прекраснейшая девушка на свете, принцесса и волшебница, просто ты ещё так юна… За твою улыбку будут драться на дуэлях.
— Дайм, но…
— Погоди, любовь моя, — он нежно провел пальцем по её губам, — мне очень не хочется этого говорить тебе, но ты ведь не отстанешь, правда? — Шу в ответ кивнула. — На мне заклятие, Шу, которое нельзя снять. Ты знаешь, что мой отец — Император Элиас. И знаешь, что кроме меня, у него ещё несколько бастардов. А ты знаешь, какова их судьба? — Шу не решалась отвечать вслух, чтобы не спугнуть его. Она чувствовала, как тяжело дается ему каждое слово. И потому лишь помотала головой отрицательно.
— Четыре голема, не рассуждающих и не сомневающихся, готовых убить или умереть по первому слову Императора. Личная охрана. Без имен, без лица, без собственной воли. Я должен был стать пятым… но мне повезло, я родился магом. И одиннадцать лет назад мне удалось убедить отца в том, что от меня может быть больше пользы, если не удалять мне мозги, — Дайм горько рассмеялся.
— Мы заключили договор. Посмотри, и ты увидишь Печать Верности. И кое-что ещё. Император не доверяет никому, Шу. И меньше всего магам и собственным сыновьям. Мне досталась роль пугала для них всех — за последние десять лет меня раз тридцать пытались убить, раз сто переманить или купить. Все гадости, которые должны быть сделаны для блага Империи, делаются моими руками, а Император имеет возможность удивленно похлопать глазами и заявить, что этот негодник превысил свои полномочия и порол страшную отсебятину. Заодно он периодически стращает принцев тем, что за плохое поведение лишит их скопом наследства, и отдаст корону мне. Ага, сейчас. Зато они на некоторое время прекращают свары между собой и сообща охотятся на меня, а папаша потирает довольно руки. И, сама знаешь, чуть где запахнет заговором или ещё какой пакостью, появляется Первый Дознаватель и наводит порядок. Ты прекрасно понимаешь, Шу, что при такой жизни я не могу собой распоряжаться, и если кто-то узнает, как ты дорога мне, на тебя свалится куча неприятностей. Тебе что, своих мало?
