— Возможно, он называл иное имя, — улыбнулся половиной лица коротышка, но улыбка превратилась в гримасу боли. — В те времена спасителя вашего отца называли Командором Яром — Диким Волком…
Советник склонил голову — да, это было то самое имя, что назвал когда-то отец. Странно… он даже представить себе не мог, что именно тот самый человек, который когда-то спас отца, сейчас занимал кресло главы Ордена. Неплохой взлет для простого командора. И теперь глава Ордена, что всегда был, в той или иной степени, противником Арделлы, намерен обратиться к нему с просьбой? Забавно… ведь Белидьен не может не понимать, что ни один приближенный ильшаха, кому знакомо понятие чести, никогда ничего не сделает во вред своему повелителю. А ведь просьба наверняка в той или иной мере касается ильшаха. Не деньги же пришел просить этот посланец… хотя, пожалуй, лучше бы он пришел за деньгами. Это было бы проще и спокойнее. Еще раз кивнув, Редус степенно произнес:
— Долг подлежит возврату… как я могу отплатить спасителю отца?
Коротышка сунул руку за пазуху и извлек толстый, порядком измятый пакет, завернутый в навощенную бумагу. Протянул его Редусу. Тот повертел пакет в руках — почти в самой середке виднелась небольшая дыра, пробитая чем-то острым — то ли тонким лезвием стилета, то ли стрелой. Редус перевернул пакет — на обратной его стороне отчетливо виднелось большое, в ладонь, темное пятно.
— Эти документы должны попасть в руки ильшаха как можно скорее.
Некоторое время Редус молчал, затем пожал плечами:
— Это нетрудно… но я должен ознакомиться с содержимым пакета. Это мой долг как советника ильшаха.
Коротышка заерзал на месте, видать, подобное решение не входило в его компетенцию. Редус спокойно ждал — на иных условиях он не станет выполнять эту странную просьбу. Сыновний долг важен, нет слов, но долг вассала превыше всего. Ночной гость, решившись, согласно наклонил голову, признавая справедливость требования:
— Да будет так.
— Думаю, что, если все будет в порядке, ильшах увидит эти… документы уже сегодня днем. Я немедленно просмотрю бумаги. А чего желаете лично вы? Мне кажется, вам необходим лекарь?
Коротышка горько усмехнулся, затем чуть отогнул край грязной тряпки, стягивающей культю руки. По комнате поплыл тяжелый запах гниющей плоти.
— Лекарь мне уже не поможет. Жить осталось недолго — день-два… такова воля Света, тут ничего не поделаешь. В твоей стране, уважаемый, не любят подданных Ордена. Очень не любят.
— Скольких ты убил, прежде чем попасть в мой дом?
— Многих… — пожал плечами калека. — Я не считал. Но они убили меня, и, значит, мы квиты.
— Эти бумаги того стоили? — тихо спросил Редус.
— Да, — прозвучал короткий и прямой ответ.
Кадар поднялся, дернул шнурок звонка. Через несколько минут дверь скрипнула, и на пороге появился заспанный слуга, с которого тут же слетела сонливость, стоило ему только увидеть калеку, все так же сидящего на подоконнике. Выслушав приказ хозяина немедленно доставить к раненому самого лучшего лекаря, какого только удастся найти, слуга умчался А Кадар зажег еще одну масляную лампу, затем решительным движением вскрыл пакет, разложил бумаги на широком столе из драгоценного черного дерева и тяжело опустился на жалобно скрипнувший под его весом плетеный стул. Повернувшись к гостю, сказал:
— Ты можешь занять мою постель… мне она в ближайшее время не понадобится.
Калека слез с подоконника, подошел к широкой мягкой кровати… сейчас он стоял спиной к Редусу, и тот хорошо видел обломок стрелы, торчащий у коротышки из-под лопатки. Странно было, как с такими ранами этот человек вообще может ходить и связно разговаривать.
— Как зовут тебя, посланец?
— Дрю, — буркнул тот и аккуратно лег лицом вниз на шелковые простыни.
Редус взял в руки первый из пергаментных листов… все-таки во многом правы те, кто говорит, что Орден — дикая страна, пусть и считающая себя цивилизованной. Они все еще пишут на коже, как сотни и тысячи лет назад. Здесь, в Арделле, давно уже пользовались рисовой бумагой, что в изобилии поставлялась из восточных провинций. А ведь скажи это посланцу — оскорбится не на шутку. Еще и в драку полезет, даром что еле на ногах стоит. Мелькнула мысль, что неплохо было бы посоветовать ильшаху отправить груз рисовой бумаги в Орден в качестве дара… говорят, Великий Магистр мудр — значит, сумеет почувствовать тонкую издевку.
Прочитав первые же строки, советник сразу же забыл о странном госте… он перебирал лист за листом и даже не заметил, как в комнате появился лекарь, как он, что-то возмущенно кудахтая, возился с раненым, пытаясь извлечь глубоко засевший в теле наконечник стрелы… как тяжелая смесь запахов гноя, крови и лекарств заполняет помещение. Его руки мелко дрожали — сейчас перед ним лежало нечто такое, что заставит подняться на дыбы всю Арделлу. Ильшах должен увидеть эти бумаги — и как можно скорее.
Сунув бумаги в сумку, советник почти бегом покинул свои покои…
Назад он вернулся лишь поздно ночью, измотанный сверх всяких пределов. И только тогда узнал, что коротышка, назвавшийся странным именем Дрю, умер два часа назад.
Каменный зал вызывал странное, двойственное впечатление. В Ордене такую отделку сочли бы безвкусной, но здесь, в Торнгарде, столице Империи Минг, были иные нравы Лепные барельефы, ковры и разноцветные витражи, обманывающие глаз и превращающие дневной свет в веер цветных лучей, здесь были не в чести. Зато развешанное по стенам оружие было гораздо ближе северянам. И при первом же взгляде становилось ясно, что топоры, мечи и копья, «украшающие» сложенные из массивных каменных блоков стены и колонны, отнюдь не парадное оружие. Выщербленные лезвия, истертые мозолистыми ладонями воинов оплетки рукоятей, изрубленные щиты — все это было боевым оружием. И не просто боевым — повесить свой меч на стену Зала Славы, расположенного в императорском дворце, мог не каждый. Но каждый, кто считал себя воином, мечтал о такой чести.
Эти стены видели разных людей — послов и рабов, мудрецов и шутов, героев, явившихся за наградой, и трусов, которых приводили сюда, дабы они получили плату иного рода. Пол, выложенный красным мрамором, с одинаковым равнодушием принимал на себя и потоки вина, и потоки крови. А стены отзывались эхом и на здравицы в честь Императора Минга, и на вопли тех, чья жизнь, волею того же Императора, подошла к мучительному концу.
Сейчас зал был почти пуст — и потому негромкие голоса двух собеседников разносились меж каменными стенами гулким, немного пугающим эхом. Один из этих двоих — могучего телосложения мужчина в тяжелой, совсем не церемониальной кольчуге и длинном плаще, край которого был оторочен странным, белым с черными оспинами, мехом, — мог бы, пожалуй, считаться красивым. Ему часто говорили об этом — и те, кто надеялся получить за эти слово золото или иные блага, и те, кто хотел хотя бы сохранить свою жизнь. У первых еще были шансы достичь желаемого, у вторых их не было — Император Явор Герат Седьмой никогда не прощал тех, кто провинился перед ним или перед Троном… что было, в общем, одно и то же.
