Ветер неистовствовал в ночной тьме. Завывал бездомным псом в каменных останцах, раскиданных по выжженной до каменного звона степи. Бился раненой дикой кошкой в широкую грудь редких скал, выл на сиротливо болтающийся в небе огрызок оранжевой луны, исполнившись злобой от равнодушного взгляда округлившейся до состояния серебряной монеты луны голубой. Снова и снова взывал к древним богам всей своей невидимой силой. И таки добился своего - в полночь атмосферное электричество сгустилось до такой степени, что чаша терпения этого мира переполнилась.
И, упав с ясного звёздного неба, непроглядный мрак расколола ослепительно белая молния. Прихотливо извиваясь, кичась своей силой, она гневно ударила в неприметную точку степи, от чего в стороны, словно диковинное потомство мезальянса Неба и Земли, из горячей воронки разбежались маленькие огненные человечки остаточных разрядов. За первой небеса тут же изрыгнули из себя вторую пылающую стрелу, третью. Затем они полились потоком - и через малое время словно белые демоны огня плясали над всей великой землёй свой дикий и извращённый танец. Если бы кто-то ничтожный, оказавшийся столь безрассудно смелым дабы задержаться и стать очевидцем такого, к этому времени уцелел - он бы пал ниц. И сошёл бы с ума от столь яростного и величественного зрелища, прежде чем заключённый в бешеное пламя грохот вырвался на свободу и разметал невесомый пепел - всё, что осталось от дерзкого безумца.
И когда дочери первородного огня насытили свою неуёмную ярость, с полуночи ветер уже нёс чёрныё, сытые и набрюхшие влагой тучи. Словно поспешающая за кавалерией пехота, они ринулись закрыть собою всё небо.
Но всё же они не успели. На восходе уже алела полоска рассвета, когда по прихоти повелителей небес ветер стих - и лишь вдаль унёсся завывающий звук удирающей в подворотню скулящей шавки. И вымахнувшие из-за виднокрая лучи солнца осветили мириады устремившихся к земле капель, породив широкую полосу радуги…
Продрогший в предутренней сырости часовой, что стоял в предусмотрительно вырубленной в скале нише, поёжился от зябкого ощущения исполинской мощи небес. И всё же он не удержался и улыбнулся, когда ещё несмелые лучи светила коснулись его, согревая, а на полмира разлёгся переливающийся всеми цветами волшебной красоты мост…
Только что, ещё один взмах ресниц назад, здесь никого больше не было - лишь простирающаяся во все стороны степь, безжалостно высвеченная прорвавшимся в полосу чистого неба солнцем. И всё же они предстали перед ним, словно две фурии подземного мира. Одна высокая, ослепительно красивая, чуть склонила голову, отчего чёрные волосы коснулись плеча. Другая ещё совсем ребёнок - но от одного только взгляда белобрысой малявки часовой почувствовал, как у него захолодели внутренности. Чёрное и белое - две грани мира, две дороги судьбы…
– Ч…т…о?.. - кое-как просипел он, пытаясь нашарить прислонённое к скале ружьё.
Однако темноволосая лишь обожгла его насмешливым взглядом чёрных глаз. Подняла руку, обвела пальчиком силуэт человека - и тот ощутил, как седеет от ужаса. Ибо его тень, доселе беспрекословно следовавшая за хозяином и покорно повторяющая его движения, отныне ему не принадлежала - она вдруг зажила своей собственной, непонятной и таинственной жизнью.
Он сделал шаг назад одеревеневшими ногами, уперевшись спиной в камень скалы. Но тень, словно уловив это движение, прыгнула к нему.
– Аррг-х! - бок и бедро взорвались ошметьями плоти, брызнув в воздух алыми, искрящимися в утреннем солнце бусинками.
И всё же, он был ещё жив, когда призрачная тварь принялась с жадным урчанием пожирать его печень…
…
Лючике каталась по грязи, завывая словно впавшая в транс прорицательница и трясясь всем телом. И бросившийся удержать её Александр почувствовал, что ещё немного - и даже его немалой силы не хватит удержать эту бушующую в стройной красавице ярость.
– Зачем?! - с воплем из алых губ вылетели брызги попавшей в рот грязи. - Зачем ты разбил Хрустальную Стену?!!
Воспользовавшись секундной паузой, старлей оторвал женщину от глиняного пола. Поднял, прижал к себе - всем телом защищая и принимая удар непонятных сил на себя. Лючике вцепилась в него с силой, которую трудно было бы ожидать от миловидной белошвейки. Впившись зубами в его плечо, завыла - громко, яростно и неудержимо.
И всё же в ней что-то надломилось в неуловимый миг. Сломалось, и вот уже просто женщина плачет в полумраке пещеры, обняв этого сильного человека. Вздрагивая в конвульсиях, она рыдала безудержно и неутешимо, словно потерявший мечту ребёнок. А Александр просто обнимал её и гладил, гладил по спине и шелковистым, испачканным в грязи волосам.
– Зачем ты сделал это? - она внезапно подняла к нему заплаканное и всё равно прекрасное лицо. - Я немало сил потратила, воздвигая Стену, чтобы не пустить тебя в своё сердце… Ведь ещё тогда, в первую встречу, я поняла что наша встреча просто так мне не сойдёт!
Два сердца стукнули не в лад, а затем забились в унисон, когда во взгляде усталого и сурового мужчины засветилась неожиданная нежность.
– Я сделал бы это, даже если бы под стеной стояли стражей все демоны ада… Ведь это судьба… Ты - моя, а я - твоя.
Лючике покачала головой, и со скривившихся в горькой усмешке уст сорвалось:
– Люди боятся и ненавидят ведьм. Если не могут убить - просто изгоняют. Зачем ты обольщаешь меня пустыми словами? Ведь ты будешь презирать меня так же, как и остальн…
Он закрыл её губы своими, прервав поток пустых слов. К чему они, когда молчанием можно сказать так много? В чёрных глазах сначала полыхнуло недоверчивое изумление, затем постепенно оно сменилось робкой надеждой. И когда нега уже сомкнула пушистые ресницы, из-под них напоследок полыхнуло радостное сияние иных миров.
А в углу пещеры, прижимая к себе доверчивое лохматое существо, Тиль изо всех сил впилась зубами в свою руку, изо всех сил сдерживаясь, чтобы задушить в себе крик, не завыть от горечи и отчаяния во весь голос.
"Мой дон… как же это больно - вновь потерять тебя, едва нашла…"
Часть четвёртая. Всё страньше и страньше…
Кобылка мчалась так, словно за ней неслась стая голодных волколаков. Будто неким образом стыд и горечь всадницы передались и бедной лошади. А ещё что-то грозное, взлетающее выше звёзд и заставляющее с жалобным ржанием лететь выпущенной из лука стрелой - словно удирая от самой себя. То, что кони очень не любят - липкий и душный, обволакивающий ужасом разум и заставляющий нестись стремглав запах колдовства. И когда чаровница ночь вышла прогуляться по степи, взмыленная лошадь захрипела, поводя взмыленными боками. Заржала тоненько и жалобно, спотыкаясь всё чаще. Умеряя шаг, пока наконец не остановилась совсем, подрагивая сведёнными в судорогах ногами.
