Как-то они пришли, чтобы показать мне маленькую девочку, одетую в простую желтую тунику и зеленые штанишки, точно такие, какие мы с Молли носили в детстве. Я улыбнулся, увидев ее, и сказал Молли:
— Это самый маленький воин из всех, что я когда-либо видел!
Ведь солдаты Бакка всегда заплетали волосы в воинский хвост.
Би удивила меня восторженным криком.
Так и шли дни. Молли получала огромное удовольствие от нашей необычной дочки, а я нашел удовлетворение в ее удовольствии. Несмотря на возраст, Молли возилась с Би, как ребенок, то подбрасывая ее в воздух, то бегая за ней между, а иногда — и по ухоженным цветочным и травяным грядкам в саду Пейшенс. Они пробегали круг за кругом, пока Молли не начинала задыхаться и кашлять. Тогда Би останавливалась и стояла рядом с матерью, нежно и заботливо глядя на нее. Было время, когда я жаждал присоединиться к ним, неожиданно выскочить, наброситься на своего детеныша и повалить ее на траву, чтобы услышать ее смех. Но я знал, что ничего не выйдет.
Несмотря на заверения Молли, что наш ребенок не испытывает ко мне неприязни, Би не приближалась ко мне. Редко она оказывалась ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, а если я садился рядом, чтобы посмотреть, что она делает, она горбила плечи и слегка отворачивалась от меня. Она редко смотрела мне в глаза. Несколько раз, когда она засыпала в кресле рядом с матерью, я брал ее и пытался перенести в постель. Но от моего прикосновения, проснувшись или нет, она напрягалась, а затем выгибалась дугой, как рыбка, отталкивая меня. Мне было крайне сложно опускать ее на пол, и после нескольких попыток я отказался от мысли прикоснуться к ней. Думаю, Молли почувствовала облегчение, когда я поддался желанию Би.
Поэтому все заботы о Би легли на плечи Молли. Она учила малютку по возможности держать себя в чистоте и убирать комнату. У Молли была небольшая кроватка, сделанная специально для Би, и постельное белье подходящего размера. Молли требовала держать игрушки в порядке и обслуживать себя, как обычного деревенского ребенка. Это я одобрял.
Молли учила ее собирать в лесу грибы, ягоды и травы, которые не росли в наших садах. Я находил их вместе в огороде и теплицах, выбирающих гусениц с листьев или собирающих траву для сушки. Я приходил в свечную Молли и видел, как малютка Би, стоя на столе, держит фитиль, пока мать осторожно поливает его горячим воском. Они вытягивали золотой мед из сот и заливали его в маленькие толстенькие горшочки, сохраняя на зиму.
Они стали единым целым, Молли и Би. Я понял это, когда подумал, что хотя Би не тот ребенок, о котором я мечтал, для Молли она подходит идеально. Она была беззаветно преданна своей матери, следя за каждым изменением выражения ее лица. И хотя в своей близости они отдалились от меня, я старался не обижаться. Молли заслужила эту радость.
Так что я довольствовался краем их мирка, как мотылек у окна, глядящий в тепло и свет. Постепенно я переносил свою работу из кабинета в комнату, где родилась Би. Би уже было семь, и почти каждый вечер я проводил в этой теплой светлой комнате. Мягко мерцающие свечи Молли наполняли воздух запахом вереска и лаванды, шалфея или розы, в зависимости от ее настроения. Они с Би вместе вышивали простенькие рисунки, и Молли тихо пела старинные обучающие песенки про травы, пчел, грибы и цветы.
Однажды я увлекся работой, огонь тихо потрескивал в камине, Молли, напевая, делала вышивку на воротнике маленькой красной ночной рубашки дочери. Я не сразу осознал, что Би перестала разбирать мотки ниток для матери и подошла к моему столу. Я старался не смотреть на нее. Казалось, рядом со мной зависла колибри. Я не помнил, чтобы она когда-нибудь добровольно подходила ко мне так близко, и боялся, что если повернусь, она сбежит. И поэтому я продолжал тщательно копировать старый рисунок на свитке о свойствах паслена и его родственных форм. Текст утверждал, что один из его видов, растущий в пустынных районах, давал красные плоды, которые могли быть съедобными. Я скептически относился к такому утверждению о ядовитом растении, но тем не менее скопировал текст и сделал все возможное, чтобы воспроизвести рисунки листьев, звездообразных цветов и висящих плодов. Я начал закрашивать цветы желтым. Наверное, это привлекло Би к моему плечу. Я слушал ее шумное дыхание. Молли перестала напевать. Мне не нужно было поворачивать голову, чтобы узнать, что она наблюдает за дочкой с тем же любопытством, что и я.
Маленькая ручка легла на край стола и по-паучьи, медленно, коснулась страницы, с которой я работал. Я сделал вид, что не заметил. Я снова опустил кисть и добавил еще один желтый лепесток. Тихо-тихо, как горшок, булькающий на огне, Би что-то пробормотала.
— Желтый, — сказал я, как Молли притворяясь, что понимаю ее мысли. — Я крашу маленький цветок желтым.
Снова булькающее бормотание, на этот раз чуть громче, с какой-то большой просьбой.
— Зеленый, — сказал я ей. Я поднял пузырек чернил и показал ей. — Листья по краям будут зеленые. В центре я смешаю зеленый и желтый, а черный — для прожилок.
Маленькая рука нащупала уголок страницы. Пальцы подняли ее и потянули.
— Осторожно! — предупредил я ее и получил каскад умоляющего бульканья.
— Фитц, — мягко упрекнула меня Молли. — Она просит у тебя бумагу. И перо, и чернила.
Я перевел взгляд на Молли. Она уверенно посмотрела на меня, подняв брови, удивляясь моей глупости или неразумности. Счастливая утвердительная нотка в бульканье Би, казалось, подтверждала ее правоту. Я посмотрел на Би. Она подняла лицо и посмотрела мимо меня, но не отступила.
— Бумага, — сказал я, и, не колеблясь, взял самой качественной бумаги, присланной мне Чейдом.
— Перо.
Одно из недавно обрезанных.
— И чернила.
Я выдвинул небольшую чернильницу на стол. Перо и бумагу я положил на край стола. Какое-то время Би стояла молча. Потом пошевелила губами, показала пальцем и что-то пропела.
— Цветную тушь, — подсказала Молли и Би изогнулась от восторга. Я сдался.
— Нам придется поделиться, — сказал я ей.
Я придвинул стул к другой стороне стола, положил на него подушку, а затем расставил все принадлежности Би так, чтобы она могла добраться до них. Она удивила меня готовностью, с которой взобралась на этот трон.
— Теперь опусти острый конец пера в чернильницу… — начал я.
И остановился. В мире Би меня уже не было. Все ее внимание сосредоточилось на пере, которое она тщательно обмакнула в чернила и поставила на бумагу. Я замер и смотрел на ребенка. Наверное, она какое-то время наблюдала за мной. Я ожидал, что она намочит перо и размажет чернила поперек страницы. Вместо этого ее маленькая ручка начала аккуратно двигаться.
Ее усилия не обошлись без пятен и потеков. Никто не может с первого раза правильно использовать перо. Но образ, возникший на странице, был сложен и тщательно выписан. В тишине она стащила тряпочку и протерла перо, подула на черную краску, чтобы высушить ее, и взяла желтые, а потом оранжевые чернила. Я молча и напряженно смотрел и даже не заметил, как приблизилась Молли. Пчелка, как живая, появлялась на бумаге. Потом наступил момент, когда наша Би издала тяжелый довольный вздох, будто после сытного вкусного обеда, и оставила свою работу. Я рассматривал ее, не касаясь: тонкие усики, грани крылышек, светлые полосы от ярко-желтого до темно-оранжевого.
— Это ведь ее имя? — тихо спросил я Молли.
Би глянула на меня, что бывало редко, и взгляд ее тут же скользнул в сторону. Я явно ее раздражал. Она придвинула бумагу ближе, будто защищая от меня, и сгорбилась над ней. Перо снова окунулось в черные чернила и аккуратно зацарапало по бумаге. Я взглянул на гордо и таинственно улыбающуюся Молли. Мое напряжение росло, пока Би не оторвалась от страницы. Там, в старательных буквах, похожих на почерк Молли, было написано «Би».
Я не знал, что мой рот был открыт, пока Молли не положила пальцы мне под подбородком и не прикрыла его. На мои глаза навернулись слезы.
— Она может писать?
— Да.
Я вздохнул и попытался успокоиться.
— Но только свое имя. Неужели она понимает, что это буквы? Что они что-то значат?
Молли раздраженно фыркнула.
— Конечно знает. Фитц, ты думаешь, что я бы пренебрегла бы ее образованием, как было со мной? Мы читаем вместе. Так она учит буквы. Но сегодня впервые она взяла в руки перо и что-то написала, — ее улыбка немного дрожала. — По правде говоря, я удивлена почти как ты. Она знает, чем письменные буквы отличаются от печатных. Поистине, когда я впервые пыталась писать, у меня получалось гораздо хуже.
Би не обращала внимания на нас обоих, из-под ее пера выходили вьющиеся веточки жимолости.
Этим вечером я больше не писал. Я уступил все краски и лучшие перья моей маленькой дочери, и позволил ей заполнять страницу за страницей бумаги наивысшего качества рисунками цветов, трав, бабочек и насекомых. Мне нужно было бы изучать живые растения, чтобы хорошо их изобразить; она же обращалась к своей памяти и отображала их на листе.
