class="p1">Роуэн решительно вышла вперёд. Уилл схватил её за локоть, чтобы она не совершила какую-нибудь глупость, но он не мог помешать ей высказаться. — Око знал, что если эльфы убьют Верховного короля, начнётся война.
— Мне хорошо известно, что он несколько месяцев искушал самых глупых и безрассудных среди наших кланов.
— Чтобы стравить Королевство и Дебри! — выкрикнула Роуэн.
Леди Эльфра приложила палец к губам, словно призывая всех к тишине. В её довольной улыбке сквозила хладнокровная жестокость. — Дебри и Королевство уже и без того противники, дитя.
— Однако мы не враги, — сказала Линден.
Эльфра горько усмехнулась. — Ты чересчур вдаёшься в тонкости, королева, но в твоих словах есть доля правды. Нельзя позволить чужаку диктовать нам условия наших взаимоотношений.
— Чего ты хочешь, леди Эльфра? — спросила Линден тем же размеренным тоном, хотя Уилл не мог понять, почему она не рыдает от горя и не рвёт на себе волосы. Олень часто задышал, словно он в последний раз убегал от погони, преследуемый неумолимой смертью.
— Мы живём согласно законам природы. Умирая, каждый уступает место тем, кто будет жить после, и умирающее солнце в его самый краткий день нужно насытить, чтобы оно вновь могло расти. Отдай нам нашу кровь, и мы уйдём с миром, забрав с собою раненых. Если же охота не получит крови, то битва продолжится, и гораздо больше крови будет пролито в грядущем году.
Линден промолчала, но её взгляд метнулся в сторону ведра, покачивающегося на верёвке, в сторону черепа и сверкающего меча. Уилл ни за что бы этого не заметил, если бы не наблюдал за ней так пристально, пытаясь понять, почему она просто сидит и ничего не делает. Ведь это совсем на неё не походило! Она всегда была той, кто продолжает бороться, даже когда у остальных заканчиваются силы, упорство, преданность и мудрость.
Пытаясь вывернуться из его хватки, Роуэн грубо оттолкнула его. — Ты ведь не серьёзно, Матушка? Должно же быть хоть что-то, что ты можешь сделать. Нельзя позволить Око победить! Нельзя дать охоте забрать его кровь! Я лучше буду драться!
— Он уже умирает, — ответила Линден. — Мы делаем то, что дóлжно.
— Нет! — вскричала Роуэн. — Нет, это неправильно! Почему ты просто позволяешь им забрать его?
— Потому что именно этого ему бы хотелось. Потому что это и значит быть достойным.
— Самая сильная кровь — у самоотверженных правителей и невинных детей, но самоотверженные правители встречаются гораздо реже, не правда ли? — сказала Эльфра.
Линден взглянула на высокую эльфийку. Хотя она сидела на земле, а эльфийка стояла во весь рост, королева вовсе не казалась запуганной или униженной. На её лице застыло выражение безмятежности, вызывавшее у Уилла зависть пополам с недоумением. Спустя мгновение Линден кивнула.
Присев, Эльфра обмакнула палец в лужу оленьей крови и слизала её со своей кожи. — Кровь венчает год, — произнесла она и отошла в сторону.
Эльфы шли вперёд безмолвной вереницей, сливаясь в единую массу. Уилл плакал, стоя рядом с сестрой, пока из их отца по капле вытягивали жизнь. Сумерки растянулись гораздо дольше отмеренного им срока, солнце зацепилось за край мира, не в силах встать, пока не будет завершено заклятье, разбуженное охотой. Кровь венчает год, ибо умирая, каждый уступает место тем, кто будет жить после, и умирающее солнце в его самый краткий день нужно насытить, чтобы оно вновь могло расти.
Неожиданно на плечо Уилла опустилась тяжёлая ладонь. Гаррук подошёл и встал рядом с ним, угрюмо глядя на оленя. После того, как проклятье было снято, выражение лица охотника изменилось. Возможно, он не был утончённым цивилизованным человеком, но его лицо озарялось мудростью и состраданием. Разумеется, лесные звери не стали бы доверять тому, кто просто груб и жесток. Охотники могут брать без нужды и сверх меры, ради похвальбы и куража, или же они могут охотиться потому, что охота — часть великой всеобъемлющей паутины жизни и смерти. Гаррук понимал дикий лес, и лес отвечал ему доверием.
Насытившись, всадники зимней охоты один за другим растворились в Дебрях.
Айяра преклонила колени последней. К этому времени дыхание оленя стало медленным и тяжёлым, а из раны сочилась лишь тоненькая струйка крови. Айяра поймала каплю на палец и поднесла её к губам.
Линден по-прежнему молчала. В том, как она поникла гордой головой, ощущалась торжественная скорбь, но отнюдь не страдание.
Айяра встала, но не спешила уходить. Вместо этого она внимательно изучала Линден, прищурив глаза. — Мне кажется, ты нам что-то не договариваешь, королева Линден, — сказала она заговорщицким, почти дружеским тоном.
Линден не подняла головы, но её губы тронула едва заметная лукавая улыбка.
— Полагаю, довольно скоро я сама узнаю, так ли это, — Айяра вытащила из-за пояса пару перчаток и натянула их на свои изящные руки с длинными пальцами. Напоследок она задержалась возле Гаррука, оглядев его с ног до головы. — Мы знакомы? Вокруг тебя клубится энергия, которая напоминает мне о моём утерянном котле, но ведь это невозможно. Не так ли?
Гаррук покосился на Уилла, который прижал подбородок к груди и отчаянно тряхнул головой. Даже видя, как на земле у его ног умирает отец, он не мог отделаться от страха, что Айяра узнает правду и утащит его в Локтвейн.
Охотник выдержал леденящий душу взгляд королевы Айяры. — Мы не знакомы.
Айяра жила на свете слишком долго и была слишком могущественной, чтобы счесть размеры или прямоту охотника устрашающими. Уголки её губ приподнялись, выражая далеко не праздный интерес, и Уилл искренне понадеялся, что Гаррук сумеет устоять перед её напором. — Что ж, храбрый охотник, тебе всегда рады в замке Локтвейн. Если кому-то из гостей и суждено пройти лабиринт моего замка, я жду, что это будешь ты.
С этими словами она направилась в лес.
Когда вдали затих цокот копыт, Линден повелительно взмахнула рукой. Грифоньи рыцари уже взвалили раненых в сёдла и вернули к жизни оглушённого грифона, пробившего крышу хижины. Повинуясь приказу королевы, они взмыли в небо, громко хлопая крыльями. С оленем остались только Линден, Эловен, двойняшки и Гаррук.
Из-за горизонта проклюнулся тонкий краешек солнца. Его яркие лучи протянулись над поляной, позолотив тело оленя. С последним вздохом зверь обмяк, уронив голову. Испустив дух, олень начал дрожать, словно марево в жаркий день. Вспыхнули, рассыпаясь, оборотные чары. Когда яркий блеск померк, став обычным предрассветным заревом, на земле возник Альген
