— Судьбу, значит, просил предсказать? — переспросил старик. — А скажи, Степа, почему они все-таки его убрали, как ты считаешь?
— Много знал, потому и убрали, — заявил Козопасов. — Он ведь в какие сферы вхож был! Тесть его. Думин, толкал изо всех сил. И надо сказать, затолкал неплохо. Но строптив был больно товарищ Матвеев. Указывать пытался. К тому же с бриллиантами этими… Там такие фигуры замешаны были. А он, невзирая на чины и звания, топил всех подряд.
— Откуда ты знаешь про бриллианты? — быстро спросил старик.
Поняв, что ляпнул лишнее, Козопасов замолчал.
— Ну?! — требовательно проговорил старик. Козопасов посмотрел на старика, потом налил себе рюмку, выпил и снова взглянул на хозяина.
— Историю болезни его я, конечно, изучил хорошо, — неохотно начал он, — но чувствовал, что имеется еще какой-то материал, что главврач не все мне рассказывает. Есть у него личный сейф, к которому он никого не подпускает. Но однажды сумел я сделать слепки с ключей. Ловкость рук, — осклабился Козопасов. — Так вот. За бутылку мне один пьянчужка дубликаты ключей сварганил. Как-то раз главврач уехал в командировку, я сейф-то и распечатал и документики, какие там хранились, просмотрел. Было там и дело Матвеева с грифом «Совершенно секретно».
— И что же ты в нем вычитал? — поинтересовался старик.
— Ну, например, про бриллиантовое дело…
— Еще?
— Про его связи с МИДом и ГРУ, про прощупывание членов иностранных делегаций… Да мало ли…
— Почему же не сообщил? Ведь я тебе наказывал докладывать обо всем, что связано с Матвеевым.
— Я хотел, а тут как раз его и убили.
— Да-а, — протянул старик, — значит, хотел, но помешали?
Козопасов удрученно кивнул.
— А вот ты все время его психом называешь, но ведь это противоречит тому, что ты вычитал в личном деле.
— Это верно, — охотно согласился Козопасов, — я и сам долго размышлял…
— Смотри-ка, ты даже размышлял, — усмехнулся старик.
Почувствовав насмешку, Козопасов обиженно замолчал.
— Ну-ну, — похлопал его по плечу старик, — не обижайся, лучше еще выпей.
Козопасов последовал совету, потом продолжал:
— Я думаю, что какие-то способности у него были, но потом пропали.
— Почему ты так считаешь? — старик напряженно подался к нему.
— Но ведь будь у него эти способности, разве он попал бы в Монастырь, а тем более бежал из него навстречу своей смерти?
— Так-так, — старик, казалось, был разочарован. — А расскажи о его последних часах.
— Поймали его у одного мальчишки. Он кинулся бежать, тут его и шлепнули.
— Что за мальчишка?
— Да учитель истории из той злосчастной школы. Очень хотел с Матвеевым познакомиться, даже в Монастырь залез ночью, ну, мы его и сцапали. А потом к Матвееву и подселили.
— Зачем? — недоуменно спросил старик.
— Да чтобы разговорил Матвеева. Мальчишка-то интересовался подобными вещами, говорил, что в университете даже работу о пророках в русской истории писал. Про Авеля вспоминал…
— Даже про Авеля?!
Козопасов кивнул головой и снова взглянул на бутылку. Но старик, казалось, не замечал настойчивых взглядов своего гостя.
— Давай, рассказывай дальше, — потребовал он.
Козопасов облизнул пересохшие губы и тоскливо посмотрел на сидящего напротив.
— А чего рассказывать? — недовольно спросил он.
— С парнем-то дальше что было?
— Ничего Матвеев ему не сказал, мы проверяли, в палате микрофоны были установлены. Так, перебрасывались ничего не значащими фразами…
— Круглосуточно работали микрофоны?
— А черт его знает, может, на ночь и выключали.
— Так, — задумчиво сказал старик, — ну и…
— У парня этого нашлись заступники, его выпустили, а через пару месяцев Матвеев убежал, я же вам писал о подробностях. Так вот. Рванул он прямо к этому Олегу Тузову. Видно, больше некуда было бежать. Там он отсиживался сутки, а наутро мы его накрыли. Тут ему и конец пришел.
— А парень был свидетелем его смерти?
— Ну конечно! Не он один, полгорода видело.
— А где сейчас этот Олег?
— Да где ему быть, в Тихореченске, наверное, или домой уехал, ведь каникулы начались.
— Ас ним потом кто-нибудь беседовал, расспрашивал? Почему Матвеев побежал именно к нему, что рассказывал? Ведь наверняка они о чем-то говорили. — Старик не смотрел на своего гостя и разговаривал, казалось, с самим собой.
— Не знаю, — промямлил Степа. Он осоловело посмотрел на старика, — не думаю; может, кто и интересовался, а из наших… — Он вяло махнул рукой.
— Ну что ж, — многозначительно произнес старик, — очень жаль, очень жаль! — Было непонятно, кому он произнес эти слова: Степе ли, совсем задремавшему за столом, или себе.
— Давай-ка, Степушка, иди отдыхать, нечего за столом дремать, — стал он расталкивать своего гостя, — на кроватку ложись, там удобнее будет.
Козопасов неуверенно поднялся и побрел, поддерживаемый стариком. Он тяжело бухнулся на древнюю кушетку и тут же захрапел. Старик некоторое время задумчиво смотрел на Козопасова, потом, видимо, приняв решение, кивнул головой и вышел из комнаты.
Козопасов проснулся среди ночи оттого, что очень хотелось пить. Язык шершавым рашпилем ворочался во рту, скреб по пересохшему небу.
«Вроде и выпил чуть-чуть, — размышлял Козопасов, — где, интересно, у старика вода?» Он попытался встать, но ничего не получилось. Тело как будто налилось свинцом. Вместе с тем сознание работало четко и ясно. Вчера старикашка вроде остался им недоволен. Вспомнилось вдруг, как пришел он с отцом впервые в этот домик. Как униженно и подобострастно держался отец. Старик уже и тогда был немолод. Время, казалось, не меняло его. В тот первый раз он долго и цепко разглядывал подростка.
Степан не понял причину подобострастия отца, который обычно держал себя с посторонними высокомерно и заносчиво.
— Что это за старикашка? — спросил он, когда они возвращались домой, и тут же получил оплеуху.
— Не старикашка, а Мастер, — шепотом, но очень почтительно поправил его отец. — Очень большой человек, очень!
Так в тот раз Степан и не разглядел, что же в старике такого значительного.
Только после следующего совместного посещения домика на окраине отец неохотно, полунамеками сообщил, что старик — руководитель религиозной секты, какой именно — Степан не понял, и обладает огромным могуществом. Характер этого могущества снова остался неясен.
Степан в ту пору относился скептически к разного рода религиозным помешательствам. Вся эта муть его нисколечко не интересовала. К тому же в ту пору слово «сектант» было просто ругательным. Больше занимало Степана другое: как отец, человек грубый и недалекий, сквернослов и любитель выпить, мог увлечься религией.
