Кивнул и, больше не обращая внимания ни на Оле-Леха, ни на Тальду, вошел, легко подкинул себе на плечо егеря, а потом захватил за ногу тавернщика и поволок их к выходу. За телом волосатого хозяина заведения оставалась кровавая дорожка, кровь же егеря капала франкенштейну на плащ. Рыцарь повернулся к оруженосцу:
– Чего это он?
– Сказал, что мы правильно решили его коней подкормить. В самый раз будет.
– Он что же, решил человечиной их кормить?
– А они, наверное, человечину пуще всего и любят, – отозвался Тальда, еще разок осмотрелся и пошел искать лохань воды на кухне.
Оле-Лех его подождал, почему-то разглядывая кровавую дорожку, которая осталась от тела зарубленного им тавернщика. И вдруг откуда-то издалека, может из кладовой, донесся крик Тальды:
– Господин, тут такое изобилие окороков всяких, и сухой рыбы, и муки… Да, еще вино есть, много вина. – Потом ненадолго повисло молчание, затем раздался еще один торжествующий вопль: – Ого, господин, тут бренди в бочонке, будет коням нашим пойло, как они любят. – Орк появился в дверях, ведущих на кухню, и что-то уже жевал. – Нам всего и не увезти, – сообщил он радостно.
– Воды, Тальда, – напомнил ему Оле-Лех.
– Ага, да… Сейчас, сахиб. – И он исчез в кухне снова, чтобы принести наконец воды.
Принес он целую лохань, да таких размеров, что и тройка коней могла бы из нее напиться. Поставил на один из столов в темном углу зала. Оле-Лех с удовольствием закатал рукава, опустил руки в воду и тогда только заметил, что на его коже была… Нет, царапиной это назвать было нельзя, это были два полукружия, глубоких и с заметными перерывами. Это был укус! Только не человеческий и не звериный, потому что у людей не бывает таких широких челюстей, а звери кусают, чтобы рвать мясо клыками. Здесь же было что-то иное, Тальда, стоя рядом, дрогнул и снова задышал так часто и громко, что рыцарь посмотрел на него с неодобрением.
– Господин, – сказал Тальда старательно ровным голосом, – ты уверен, что тебя в замке том не куснула эта, как ее… женщина, сестра чудовищ?
Дело-то было серьезней, чем казалось раньше.
– Нет, не уверен, кажется, я протянул к ней руку, когда она завизжала, или когда стала говорить что-то, чего я не понял. – И умолк, пробуя вспомнить, кто и где тогда сидел или стоял в замке, когда появился первый из братьев.
– Как же ты ничего не почувствовал? – спросил орк.
– Она незаметно… Или не до того мне было, – ответил рыцарь, – вот и пропустил. К тому же, знаешь, рана не болит совсем… Она какой-то яд имеет на зубах, чтобы кусать почти безболезненно, что ли? Нет, не вспомню с точностью, она ли это, или кто-то другой.
– Да кто другой-то, сахиб? – почти завыл Тальда. Взял руку рыцаря, подвел его к факелу, подставил ближе к свету, внимательно изучил. – Она это, – вынес заключение, – больше так кусать некому. А те зверюги, с которыми мы рубились, до тебя так близко дотянуться не могли… – Он впился в Оле-Леха взглядом, будто хотел высмотреть в нем какие-то изменения, будто бы рыцарь вот прямо сейчас должен был во что-то страшное и чудовищное превращаться. – Ты что-нибудь чувствуешь в себе необычное? – И вдруг сорвался с места в недавно обнаруженную кладовку. – Погоди, сахиб, сейчас я бренди принесу, польем преобильно, глядишь, и промоется рана.
Бренди был неплох, в нем чувствовался вкус вишни, причудливо смешанный с жестковатостью желудей. Очень необычно это было, но здорово. Рыцарь выпил целый стакан. Тальда, пожалуй, прикладывался к стакану раза три, но при этом он не стеснялся и руку рыцаря поливать над тазом с водой. Наконец рыцарь понял, что большего они не добьются, сказал ровно:
– Если у нее был яд на зубах, то он уже подействовал. Подумай сам, мы ехали, мы сидели и ужинали тут… Слишком много времени прошло.
– А что бывает, если укусит метар… матер… ну то чудище, которое в замке обитает?
– Метаморф, Тальда, запомни, может пригодиться название, когда будешь доктору объяснять или кому-нибудь из наших орденских, что со мной произошло. Если происходить будет… Ну да ты парень смышленый, сам все увидишь и поймешь.
– Не надо, чтобы с тобой что-то произошло, сахиб.
– Сам не хочу, – усмехнулся Оле-Лех. – Ладно, давай грузи в карету все, что нам пригодится, окорока и другие припасы. – Он подхватил бочонок бренди галлона на два, не меньше. – Это я понесу.
Тальда с опаской посмотрел на таз с водой, сдобренной теперь смытой кровью и бренди. Оле-Лех хохотнул про себя, оруженосец отчетливо боялся заразиться ядом, который, возможно, они вымыли из его раны. Раньше-то он обыкновенно даже купался в той воде, которая оставалась после рыцаря в кадушке. Но к этому теперь следовало привыкать, по крайней мере, на некоторое время. Рыцарь вырвал факел покрупнее из державки на одном из столбов и вышел.
Ветер немного поутих, и дождь стал малозаметным, моросящим, но все же в свете пламени капли слетали сверху безостановочно. Пока они с Тальдой волновались из-за укуса владелицы замка Титуф, возница делал свое дело.
Кони рвали тела егеря и тавернщика так, что даже Оле-Леха, который считался крепким как камень солдатом, замутило. Возможно, потому, что тавернщик действительно оказался волосатым, а эльфы к человеческим волосам испытывают стойкое отвращение, и рыцарь сейчас некстати припомнил, что он на три четверти эльф, или на две трети, или еще как-то…
После того как кони наелись и выпили едва не четверть того немалого бочонка бренди, который обнаружился в таверне, да и возница сожрал неожиданно для рыцаря целый окорок, запив его все тем же бренди, а Тальда, беспрерывно что-то жуя, загрузил карету едва не до верха, они тронулись в путь. Кони на этот раз не летели, будто на крыльях, они почти… ступали с нормальной скоростью. Тальда, захмелев и разнежившись от сытости, все же пару раз высунулся в окошко, чтобы посмотреть, что происходит с возницей. Наконец он сообщил:
– Франкенштейн наш говорит, сахиб, что они отяжелели от жратвы.
Оле-Лех уютно дремал в углу кареты, ему на то, с какой скоростью они теперь едут по ночному лесу, было наплевать. Но Тальда не унимался, он снова высунулся в окошко и прокричал вознице:
– Эй, ты там не спишь, приятель? – Снова влез в карету, уселся поудобнее. – Говорит, что задремал лишь немного. Оказывается, ему и спать нужно… Ну да к утру понесут быстрее, спи спокойно, сахиб.
Как будто Оле-Лех возражал против такой неспешной езды… Но под утро действительно кони пошли быстрее. Рыцарь это ощутил по более сильным и резким толчкам, по более частому перестуку колес, по резкому давлению непрекращающегося дождя, который теперь уже не шуршал по крыше, а долбил в переднюю стенку их экипажа. Он протер глаза, выглянул в окошко, рассвет едва занимался, но был хмурым и неверным, как и полагалось ему в дождливый день. Вместо приветствия Тальда проговорил угрюмо, сонным голосом:
