– Эх, надо было сжечь ту таверну, а я не догадался!
– Это верно, – согласился Оле-Лех. – Но без тавернщика, возможно, найдутся добрые люди, которые позаботятся о том… Местные-то, я уверен, все знают про обитателей замка и давно уже точат на них ножи, недаром таверна была таким частоколом окружена.
– Господин, а я еще удивился тогда… Чего они все опасаются?
И оруженосец уснул, не обращая внимания на крики и понукания их возницы, которые он, возможно, слышал, в отличие от рыцаря.
Звук вернулся, когда они выехали из леса, и, хотя через пяток миль они снова попали в другой лес, он больше не прекращался. Оле-Лех посчитал это подтверждением, что лес с замком метаморфов был действительно заколдованным, возможно, он стоял даже в каком-то соседнем измерении с нормальной здешней местностью. Оле-Лех слышал, что такое бывает – что-то находится рядом с чем-либо обычным настолько, что порой и смертные могут в него попадать, а могут… и не попадать, тут уж как-то все было сложно. И думать об этом, если честно, не хотелось.
Теперь они катили прямехонько на звук, Оле-Лех подсказывал направление на перепутьях, а Тальда для верности эти приказы на всякий случай повторял вознице, хотя рыцарь и сам видел, что франкенштейн его понимает. Но темнокожий орк был в эти дни неимоверно суетлив и слишком часто приглядывался к своему господину. Лишь к исходу третьего, кажется, дня он спросил:
– Так, значит, сахиб, эта слюна матер… матаформы… ну чудища, все же не подействовала?
– Она же не вампиршей была, – отозвался Оле-Лех рассеянно, потому что слышать усиливающийся звук магического призыва и разговаривать было трудновато. – Хотя не исключено, что когда-то питалась и вампирами… В том лесу, возможно, жили разные сущности, пока не появились эти, которые всех прочих сожрали… Впрочем, я читал, что и не от каждого укуса вампира возникает заражение, иначе бы нормальных сущностей давно не осталось.
– Хорошо, коли так, – не совсем понятно высказался Тальда и заметно повеселел.
Но слюна той мегеры все же на Оле-Леха подействовала, он только не хотел признаваться Тальде. Потому что подействовала довольно необычно, он вдруг стал понимать, как нужно летать, если бы у него были крылья, или хорошо представлял себе змей, когда они клубком греются на горячем от солнышка камне, или как думают люди, если смотрят на него… Это было просто и в то же время очень странно для него. Прежде таких мыслей у него не бывало, прежде у него подобные ощущения и возникнуть не могли.
И еще, все эти новые… впечатления были очень, просто необыкновенно телесны, ощутимы, определенны, едва ли не навязчивы. Но совсем уж неприятными они не были, пожалуй, рыцарь испытывал что-то вроде радости новизны, яркости открытия, когда на него накатывала очередная волна таких вот… переживаний. И с ними вполне можно было примириться, потому что главному они не мешали – Оле-Лех был твердо убежден, что они едут туда, куда им и нужно попасть.
На пятый день, когда и запасы, награбленные в лесной таверне, подошли к концу, и возница, по словам Тальды, уже порыкивал, что неплохо бы снова устроить привал и подкормить коней, они вдруг вырулили на очень широкую дорогу, тут могли разъехаться три экипажа в ряд. По ней беспрерывно топали самые разные смертные, сновали самые разные повозки, встречались даже какие-то арбы с тяжелыми, сплошь деревянными колесами, запряженные волами, и очень часто стали встречаться посты вооруженных стражников, которые иногда брали с обывателей плату за проезд, а иногда просто следили, чтобы непорядка какого-нибудь не случилось.
Ехать тут приходилось чинно и спокойно, не топча людей или телеги, даже и тех, которые, бывало, загораживали путь, потому что карета неожиданно стала видна всем, и слишком многие теперь провожали ее взглядами, порой любопытными, порой равнодушными, как и положено степенным, неторопливым провинциалам. Их возница понял это раньше, чем рыцарь или Тальда, и теперь не гнал коней, хотя пару раз и торопился расчистить путь, ожигая кнутом непонятливых и мешающих ему смертных или запряженных в их телеги и возки коней. Впрочем, все и так спешили уступить дорогу черной карете, которую легко несли не очень-то похожие на обычных лошадей черные кони.
К концу восьмого, кажется, дня после стычки в лесном замке они оказались перед довольно большим городом, стоящим на берегу озера, укрепленным, с флагами на башнях и частыми остроконечными крышами за крепостной стеной. Тут и следовало искать того, кого выбрал медальон, который теперь ярко и сильно светился голубым цветом.
Сиверс спокойно, сосредоточенно работал. Все было прекрасно в этом мире, все было на своих местах, и что существенно – он сам, профессор Шомского университета по кафедре географии, тоже был на своем месте. Он отлично выспался, только что сытно позавтракал и сейчас сидел в своем кабинете, куда едва доносился шум города. Наступал день, за который профессору предстояло многое сделать, и он был счастлив.
Перед ним лежала карта, которую он сделал собственноручно, над составлением которой прокорпел последние полгода. Исходя из очертаний нанесенных на нее земель и морей следовало, что северо-западный проход вокруг Дальнего континента возможен. А до сих пор он не находился только из-за слабой постройки кораблей, отправленных в эти походы, из-за трусости команд этих кораблей и, пожалуй, еще из-за неудачного выбора времени года, когда в эти походы корабли отправлялись.
Вот если бы эти поиски северо-западного прохода поручили ему, он бы, несмотря на требования команд, отправился не в летние месяцы, а сразу же после наступления весны, и тогда бы они попадали в дальние моря в очень маленький сезонный промежуток между тем, когда льды ломаются от южных течений и весеннего ветра, и моментом, когда моря снова начинают замерзать. Это время всего-то составляло, по его, профессора Сиверса, представлениям, месяца полтора, а возможно, и того меньше, но за это время вполне возможно было обогнуть северо-западный мыс и выйти на новые, еще не исследованные просторы.
Так, кажется, и поступали в старину отважные васуры, когда еще не забыли, судя по летописям, искусство мореплавания на большие расстояния, когда у них имелась какая-то цивилизация, по неизвестным причинам ныне заглохшая и почти забытая. Но ведь их старые лоции остались, и остались легенды, и даже карта, с которой Сиверс снял очертания мыса, нарисованная едкой краской на отлично выделанной шкуре северного оленя, которую он купил за бешеные деньги у незнакомого моряка, случайно забредшего к нему, чтобы продать этот раритет.
