— Пробуй!
Мы сошлись, я специально открылся, но острие эстока и на этот раз замерло на том же расстоянии.
— Не могу, — дрогнул эсток, а на лбу у Коса выступили мелкие капельки пота.
— Ладно, хватит на этот раз, — смилостивились мы с Единорогом, и даже Обломок не сообразил, что все встало с ног на голову, и Беседа превратилась чуть ли не в экзамен для Коса и Заррахида.
— Вот на постое повешу я доспехи на стенку, — властно бросил я, закрепляя успех, — там и поучишься. Авось, пригодится…
Кос неуверенно кивнул.
— …На кого это ты во время Беседы отвлекался? — мрачно осведомился Дзю, когда мы снова выехали на тракт. — И вообще, Единорог — у тебя что, второй клинок вырос?!
«Сказать ему, Чэн?»
«Скажи, — согласился я. — Все равно ведь придется, рано или поздно.»
— С Чэном.
— С этим косоруким Придатком?! — удивлению Дзю не было предела.
— Точно, косорукий, — проворчал из-за пояса Сай. — И вообще вы тут все Грозовым Клинком ударенные. Меня бы тому Придатку, что с эстоком, во вторую руку — мы б с Заррахидом вам всем…
— А тебя, Вилорогий, никто не спрашивает, — перебил его Дзюттэ. — Во вторую руку его… Твое место — сам знаешь где! Я б тебе этого места целую кучу навалил бы — да жаль, не умею…
2
…И был день, и был вечер, и был очередной караван-сарай, как две капли воды похожий на первый; и были мы, подъехавшие к нему и привязавшие коней у коновязи.
Первым в харчевню, из которой неслись запахи, способные поднять мертвого из могилы, вошел Кос. Он с порога неспешно оглядел собравшихся, немного подождал, пока к нему подбежит хозяин — обладатель хитрющей длинноносой физиономии — и затем провозгласил с барственной ленцой:
— Ужин на двоих!.. Ну, и келью получше!
После чего Кос слегка посторонился, и вошел я. Глазки хозяина широко раскрылись и полезли даже не на лоб, а куда-то к оттопыренным ушам, отчего нос вытянулся еще на локоть, словно желая обнюхать меня с головы до ног.
Похоже, хозяин и впрямь решил, что я весь железный.
А путников в харчевне оказалось всего двое — ужинавший в углу пожилой крестьянин, чье двузубое копье в полтора роста стояло прислоненным к стене, и высушенная временем старуха с морщинистым крохотным личиком, и видом и цветом напоминающим передержанный в кладовке урюк. Правда, на этой урючине при моем появлении остро сверкнули неожиданно внимательные и любопытные глаза. Сверкнули — и погасли. Словно пеплом подернулись.
Рядом с глазастой бабкой стояло нечто, длиной почти с копье крестьянина, но расширяющееся с обоих концов и аккуратно замотанное в тряпки.
Что это было за оружие и оружие ли вообще — этого я так и не смог угадать.
Мы с ан-Таньей уселись за стол по соседству со старухой, который показался нам наиболее удобным. Почему — не знаю. Остальные столы на вид были точно такими же.
Пока удравший на кухню хозяин поспешно собирал нам ужин, старуха исподтишка разглядывала нас с неослабевающим интересом. Еще бы! Небось, у дряхлой сплетницы уже чесался закаленный в словесных боях язычок… Собственно, я бы и сам — месяца этак с три назад — увидев в харчевне человека в железном наряде, стоял бы столбом и пялился на него, забывая даже жевать.
А старушка жевать не забывала.
— Далеко путь держите, молодые господа? — осведомилась наконец она. Голос у бабки оказался под стать глазам — низкий и чистый, без старческой хрипотцы.
И чем-то неуловимым похож на голос эмира Дауда. Бред, конечно, но — чего в жизни не бывает?!
Я со скрежетом неопределенно пожал плечами. А Кос, которому явно понравилось чувствовать себя молодым господином в его сорок пять лет, бодро сообщил:
— В Мэйлань едем. Из Кабира.
— Попутчики, значит! — возрадовалась словоохотливая бабка. — Это хорошо, это чудесно… только я из Дурбана еду, по делам там была, а в Кабир не заезжала, нет… мечталось старой на столицу хоть одним глазком взглянуть, а вот не довелось, дела не пустили…
Какие-такие у нее в Дурбане были дела, и почему они не пустили ее в Кабир — об этом старуха умолчала. Или забыла сказать. Или попросту сочла свои дела недостойными внимания двух замечательных молодых господ. Или двух замечательных молодых господ сочла недостойными посвящения в свои замечательные дела. Или…
А, пошла она в Шулму вместе со своими делами! Не больно-то и интересно…
— Матушка Ци, — представилась между тем старуха, намекая тем самым на необходимость ответных действий с нашей стороны.
— Весьма рады знакомству, — вежливо улыбнулся Кос. — Кос ан-Танья из Кабира.
Я тоже улыбнулся, следуя примеру Коса, но улыбка вышла довольно кислой.
— Э-э-э… Чэн.
— Чэн Анкор, — машинально добавил обстоятельный Кос, а я мысленно пожелал ему убраться под седалище к Желтому богу Мо.
— Уж не из тех ли Анкоров вы, молодой господин, что зовутся Анкорами Вэйскими? Или вы из Анкор-Кунов? — аж прослезилась бабка, одновременно заглатывая здоровенный кусок лепешки с сыром. Я б таким куском сразу подавился бы и умер в мучениях. — Вот уж не ждала, не чаяла…
Тут, на наше счастье, появился хозяин с долгожданным ужином, прервав болтовню любопытной Матушки Ци, и мы с Косом принялись за еду — причем Кос принялся с завидным рвением и скоростью. Хозяин уважительно поглядел на ан-Танью и отошел, позвякивая висевшим на боку длинным кинжалом без гарды, вложенным в ножны багряного сафьяна с бронзовыми накладками.
Остаток ужина прошел в молчании. Потом мы поднялись в выделенную нам келью — родную сестру вчерашней — еще позже вышли проследить за обращением служителей с нашими лошадьми, выяснили, что лошади давным-давно распряжены и усердно хрупают овсом, и с чистой совестью вернулись в келью, где сели играть в нарды.
Я выиграл у Коса восемь динаров.
А он мне их не отдал.
К этому времени успело стемнеть.
Совсем.
3
…Мы спустились во внутренний дворик караван-сарая, где было очень темно. Интересно, а чего я ожидал ночью в неосвещенном дворе? Луна спряталась за случайное облако, лишь слегка присыпав светящейся пудрой верхний край своего временного убежища, и какие-то две нервные звезды подмигивали нам из-за глинобитного дувала.
Впрочем, особого освещения нам и не требовалось. Кос сразу же отошел к дувалу и сел спиной к нему, скрестив ноги и укрывшись плащом — темное на темном, недвижный валун у подножия сгустившейся ночи с двумя моргающими глазами-звездами.
Я свистнул ан-Танье и плавно бросил ему Сая Второго рукоятью вперед. Еще недавно я сказал бы: «Бросил сай», но теперь-то я знал, что Сай живой и говорить о нем следует, как о живом. Я бросил, услышал шорох Косова плаща — и все. Раз не было звука падения, значит, ан-Танья поймал Сая и положил рядом с собой.
