— Тебя не волнует, что люди тебя ненавидят? — спросила она однажды невпопад, потому что речь шла совсем о другом.
Хамсин осекся и замолчал, сбившись с мысли. Потом сказал:
— Мне все равно.
Беатриче почувствовала, как в ней просыпается азарт разведчика, стремящегося выведать что-то секретное.
— Тебе никогда не хотелось, чтоб тебя кто-то любил или уважал?
— Мне больше нравится, когда меня бояться, — надменно изрек наместник, обретая свое прежнее лицо.
— Думаешь, Саб-Бияр тебя боялся или боится сейчас?
— Он, может быть, и нет. И я его за это уважаю. Но остальные рабы меня бояться.
— А твоя армия? Разве воины не должны уважать своего командующего?
— Почему ты спрашиваешь меня об этом? Какое тебе дело? — начал злиться Хамсин.
— Ты прав, никакого. Просто странно. Ты наполовину человек, но ничего человеческого в тебе нет.
Титан усмехнулся.
— Ты думала, что оскорбишь меня этим? А я принимаю это, как комплимент.
— Да. Мне известно твое отношение к людям. Какой же ты злой! Даже Саргон не идет с тобой в сравнение.
Хамсин был очень удивлен этим внезапным сопоставлением. Так удивлен, что вдруг снял свой шлем, будто он сейчас вдруг стал мешать ему видеть или слышать. Он повернул голову в сторону Бет и уставился сквозь нее.
— Причем здесь Хозяин? — спросил он.
Беатриче и сама не понимала, почему вдруг вспомнила о Лютом Князе. Наверное, по старой человеческой привычке она пыталась олицетворение вселенского зла сосредоточить в чем-то или ком-то одном. Так она, смущаясь отчего-то, и объяснила наместнику своё непредумышленное сравнение.
На его губах снова возникла ухмылка. А за этим последовал монолог, от которого Беатриче покрылась испариной.
— Никакого вселенского или космического зла не существует. Не существует зла извне. Эту байку придумали сами люди. А знаешь зачем? Чтоб прикрыть собственные преступления. Попробуй объединить вместе все омерзительные злодеяния и изуверские изобретения, что сотворили люди за все время существования Тварного мира. Орудия пыток и казни, нескончаемые войны, атомную бомбу, наконец. Тогда ты увидишь, кто на самом деле воплощает собой мировое зло. Ибо не я и не мой Хозяин придумали все это. Все зло, что есть на свете заключено в самом человеке.
Он замолчал. Бет была обескуражена и почти убеждена, но не хотела сдаваться.
— А как же дети? — спросила она в надежде хоть кого-то оправдать из представителей своего племени.
— Первые десять-пятнадцать лет человеческой жизни ничего не значат. В масштабе вечности это мгновенье столь краткое, что общей картины изменить не в состоянии.
— Я просто чудовищем себя почувствовала после твоих слов, — сказала, наконец, Бет. — А между тем, я не убила ни одного человека, не изобрела бомбу, никому не причиняла никакого вреда. И я все равно монстр?
— Если как следует покопаешься в своей памяти, то точно отыщется что-то, — заверил ее Хамсин.
И тут Бет вспомнила, как три года назад всерьез раздумывала о том, чтоб принести в жертву младенца. Она тогда даже знала, какого именно. Вот оно где пряталось, ее собственное зло. Бет закусила губу, поняв, что больше оправдывать человечество не стоило. Ей необходимо было срочно переводить разговор на другую тему, иначе она рисковала вызвать на себя неприязнь наместника. Ей этого больше не хотелось.
— Я думаю, нам следует проконсультироваться по поводу телепатии у Бахрама. Он, кажется, что-то понимает в этом, — произнесла она виновато и решилась взглянуть на своего сурового собеседника.
— С чего ты взяла?
— Он всегда знает, когда в лабиринте появляется новенький, — сказала Бет, но, увидев, что Хамсин непонимающе нахмурил брови, пояснила:-Ну, когда ты кого-то еще сюда присылаешь.
— Ты уверена?
— Ну, как же! Именно он прислал за мной Саб-Бияра. И тот по пути сказал мне, что его ведет дервиш.
— Но, старик сказал, что лабиринт сам направляет за тем, кого хочет спасти.
— А! — вдруг догадалась Бет. — Лабиринт разговаривает с Бахрамом! И об этом никто не знает.
— Я-то давно знаю, что ваш драгоценный дервиш не так уж и прост. У меня даже есть некоторые предположения по поводу его.
— Поделишься? — тоном заговорщицы спросила Бет. Ее так ошеломила догадка, что она вдруг почувствовала к Хамсину ту товарищескую доброжелательность, которую испытывают друг к другу люди, объединенные общей тайной.
Наместник видимо сразу уловил эту перемену настроения и ухмыльнулся каким-то своим мыслям.
— Так и быть, — сказал он, — поделюсь. С кем же мне еще здесь делиться?
— Например, ни с кем, — зачем-то подсказала ему Беатриче и тут же отругала себя за это, испугавшись, что он так и сделает.
— Мне все-таки нужен здесь союзник, — уже серьезно произнес Хамсин. — Можешь не верить мне, но ты для этого подходишь больше всех.
Он снова повернулся лицом к девушке, видимо для того, чтоб она смогла прочесть в его глазах доказательства этого утверждения. Бет смутилась отчего-то и, не сразу отозвалась.
— А ты понимаешь, что как только мы выйдем на волю, все измениться? — спросила она через минуту. — Мы снова станем врагами, потому что ты отправишься сражаться с Гавром и завоевывать Дремучий Мир. Ведь так?
— Так.
— Мог бы пока соврать.
— Я никогда не вру.
— Я не могу быть твоим союзником или доверенным лицом ни в чем, пока ты мой враг.
Наместник вздохнул.
— Хорошо, я даю слово, что попытаюсь пересмотреть свою внешнюю политику, если мы выберемся из лабиринта.
— Очень уклончиво.
— А чтобы ты хотела услышать?
— Это, конечно, не реально, но я бы хотела, чтоб ты навсегда оставил нас в покое.
Хамсин снова улыбнулся и, даже не задумавшись, ответил:
— Я принимаю твои условия.
— Как?! — опешила Бет.
— Ты будешь моим союзником против Бахрама, а я отказываюсь от планов завоевания Дремучего Мира.
Беатриче не могла этому поверить. Слишком уж играючи наместник согласился на это. Слишком странно и неожиданно он отказался от своих грандиозных замыслов.
— Ты шутишь? — изумилась она.
— Нисколько.
Он, действительно, был серьезен.
— Но, почему?
— Этого я тебе не скажу. Так ты согласна?
— Ты даешь слово, что не нападешь на нас?
— Даю слово.
— Тогда я, конечно, согласна, — опять смутившись, ответила Беатриче и, чтоб скрыть замешательство напомнила о предыдущей теме их разговора:- Так ты говорил, что у тебя есть предположения по поводу Бахрама?
— Да. Сама подумай: лабиринт начал изменяться именно тогда, когда я отослал туда этого оракула.
