Поднимаясь по крутым ступеням, Джели шептала:
— Но Жу-Жу... А как же Новый Город? Почему дом дядюшки Джорвела стоит не там?
— Тс-с-с, девочка! — укорила ее дуэнья. — Твой дядя принадлежит к старой аристократии. Этот дом принадлежал его семейству многие годы. И потом, почему бы не жить поближе к храму? Не уходи далеко от господа нашего Агониса, дитя мое, и тогда тебя не совратит с пути истинного суетная жизнь!
Джели не сдержалась и расхохоталась. Жу-Жу всегда выражалась так высокопарно! Повинуясь безотчетному порыву, девушка обняла свою дуэнью. Милая Жу-Жу! Как Джели обожала ее! Порой Джели капризничала и натягивала поводок, как любая несовершеннолетняя девица, но она всегда знала, что Жу-Жу всегда утешит ее, погладит по головке, утрет слезы.
— Девочка моя! — воскликнула запыхавшаяся Жу-Жу.
В этот миг над головами Джели и ее дуэньи с криком пролетела чайка. Ну и что такого? Ведь, в конце концов, гавань была совсем рядом. Джели загляделась на чайку. Но лицо ее дуэньи скривила гримаса боли. Старушка прижала руки к груди и как подкошенная рухнула на ступени.
Джели закричала. Ей бы броситься к Жу-Жу, оттолкнуть лакея... Но почему-то она не смогла этого сделать. Почему-то она стояла остолбенев, и не в силах была тронуться с места.
С громким щелчком открылись двери. Джели обернулась и увидела прекрасную даму в роскошном зеленом атласом платье. На руках дама держала огромного черного кота.
— Моя бедная деточка! Не бойся, теперь за тобой буду присматривать я.
Тетя Влада улыбалась, а Джели в изумлении смотрела на нее снизу вверх.
Шли дни.
Одиночество болью отзывалось в сердце Джема. Чего он ожидал, когда грязным оборванцем подошел к дому, окна и двери которого были украшены золотыми завитками? Он не мог ответить на этот вопрос. Он только знал теперь, что окружающий его мир стал очень странным, более странным, чем когда-либо.
Можно было не сомневаться: здесь его ждали. Он поднялся по ступеням — и двери распахнулись. Слуги, не проронив ни слова, впустили его в прихожую. Ему не понадобилось говорить: «Меня зовут Джем», и вообще ничего говорить не пришлось. В прохладном полумраке поблескивали мрамор и красное дерево. Охваченный восторгом, Джем поднялся по высокой лестнице. Сквозь позолоченные окна был виден неухоженный сад.
Выше, еще выше. Огромные канделябры ветвились подобно деревьям в широком коридоре.
Еще выше. На длинной галерее на самом верху была приготовлена горячая ванна. Слуги работали слаженно, не произнося ни слова. Одетые в простые лимонно-желтые куртки, они показались Джему безголосыми манекенами. Одни из них мужчины, другие — женщины, но все ведут себя одинаково.
Сбросив с себя лохмотья, Джем не стыдится своей наготы. Чьи-то длинные нежные пальцы намыливают его золотистые волосы. Джем погружается в теплую воду, словно в прекрасный сон. Только тогда, когда чья-то рука задевает висящий на его груди чехол с кристаллом, он вздрагивает и открывает глаза. Джем отталкивает руку слуги, глаза его вспыхивают. И тут откуда-то, откуда-то издалека доносится смех.
Джем поворачивает голову в ту сторону и слышит голос:
— Ключ к Орокону, теперь ты со мной. Ключ к Орокону, ты пришел.
Но человека по имени лорд Эмпстер нигде не видно.
— Боб, ну что же это...
Полти не договорил. Капрал, сидевший за конторкой, сердито зыркнул на него. Полти неловко поерзал на жесткой скамье. Несколько часов назад, когда они явились по вызову, этот капрал, сидевший на своем месте ровно, как по струнке, велел им помалкивать. Ему бы служить стюардом в каком-нибудь роскошном аристократическом клубе да прикрикивать на официантов. Полти ни в каком таком клубе никогда не бывал, но воображать, что попал в такой клуб, любил.
Вот только оказаться в роли официанта ему как-то не очень хотелось.
Где-то позади громко стучали напольные часы. На полу лежали холодные и ровные прямоугольники света, лившегося в окна. Казалось, даже угол падения солнечных лучей и то был самым тщательным образом просчитан.
Друзья уже третий день находились в оллонских казармах. Вчера и позавчера они точно так же сидели здесь и ждали и, в конце концов, дождались только того, что вот этот, похожий на холодную рыбу капрал заявил им, что полковник Гева-Харион принять их не сможет. Нет, это было просто невыносимо! Полти был готов закатить скандал, но он понимал, что отсюда до Ириона очень далеко и что в Агондоне никому нет дела до того, что он — сынок какого-то провинциального губернатора.
То есть вообще никому никакого дела.
Они с Бобом ожидали новых приказаний. Полти ничего не знал об этом Гева-Харионе, хотя само имя ему, безусловно, было известно. Оно принадлежало старинному эджландскому роду, и может быть, именно поэтому Полти так психовал. Он предполагал, что им предстоит встреча с лордом Э., который командовал имперскими тайными агентами. Почему он так думал, Полти и сам не знал. Ведь на самом деле ни с каким лордом Э. они ни разу не виделись и распоряжения получали всегда через третьих лиц. В последнее время Полти вообще стал необыкновенно обидчив, ему всюду мерещились предательства. Прошлой ночью он жутко нализался в офицерской столовой, и только своевременное вмешательство Боба спасло его от неприятностей, а иначе он бы набросился с кулаками на какого-то малого, которого принял за полковника Гева-Хариона.
Когда они выбрались из столовой, Полти, еле держась на ногах, признался Бобу в лучших чувствах и горячо поблагодарил его. Боб был вне себя от счастья и с радостью уложил Полти в кровать. Милый, милый Боб! Полти распинался напропалую. Он говорил о том, что не знает, что бы с ним было, если бы рядом с ним не было такого верного товарища. Он не скупился на похвалы и даже дружески похлопал Боба по бедру. Боб зарделся. Он был вне себя от счастья.
Тянулось время. Стучали часы, прямоугольники света на полу превратились в ромбы — так, словно даже это было задумано. Мерно поскрипывало перо капрала. Время от времени из кабинета полковника кто-то выходил, кто-то туда входил. Порой капрал отрывал глаза от своей писанины и вступал в тихие переговоры с тем или иным штабным офицером, потом эти офицеры прищелкивали каблуками и расходились по своим кабинетам. Двери в штабе были высокие — в два человеческих роста — и начищены до зеркального блеска. Но даже тогда, когда их пытались закрыть бесшумно, по коридору разносилось громкое эхо.
Бедняга Полти! Каждый такой стук отдавался в его гудящей с похмелья голове. Его все сильнее мутило, и он уже начал подумывать, не наведаться ли ему в нужник, как вдруг раздался голос капрала:
