— Есть немного, — призналась.
— Причина?
— Сбиваете вопросами. Промахиваюсь. А нужно обязательно попасть в цель.
— Почему?
— Потому что надо!
— Кому?
— Мне! Мне надо! И чем быстрее, тем лучше, потому что тогда все это закончится,
и я выйду отсюда! И увижу Игната! Буду лучше всех! Стану помогать маме! И
служить Отечеству не как тупое бревно! — сорвалась на крик Алиса, пропустила
мишени и уже не стремилась достать их выстрелом, развернулась к сержанту,
наставив на него пистолет.
— Выстрелите? — и хоть бы грамм эмоций в голосе или во взгляде!
— Нет, — опустила оружие, опомнившись.
Тропич согласно кивнул:
— Вами управляют эмоции. К чему они привели?
— К тому, что я непоправимо отстала. Ушло слишком много мишеней, урок не выучен,
задание провалено.
— То есть вы получили прямо противоположное тому, к чему стремились. Вопрос —
стоило ли им поддаваться? Причина настолько веская, что стоит провала и повтора
прохождения заданного?
— Не знаю.
— У меня складывается впечатление, что вы вообще ничего не знаете, но хуже
всего не хотите знать.
— Это не так.
— Тогда забудьте данное утверждение и попытайтесь думать.
Алиса тяжело вздохнула:
— Я хочу есть. Только и всего.
— Ясно. Теперь, когда вы это признали, подумайте: настолько ли вы голодны, чтоб
поддаваться эмоциям и усугублять свое положение?
— Нет.
— Значит?
— Значит, я должна научиться управлять своими желаниями и чувствами.
— И да, и нет. Управлять — да. Но для этого вы должны запомнить и осознать, кем
вы хотите быть. Поясню: человеку дано три основных инстинкта: желание насытиться,
обогреться и совокупиться. Если инстинкты управляют вами — вы быдло. Если вы
управляете ими — человек.
— Человеко-зверь, человеко-царь… — вспомнила Алиса слова Гнездевского и
поняла, о чем он говорил, на что намекал, к чему готовил.
— Цель ясна?
— Да.
— Начали сначала.
Вновь побежали мишени, посыпалась вопросы.
— Почему вы ушли от ответа? — навис над ней сержант. Алиса сидела на мате,
приходя в себя после спарринга с курсантом Далила, и меньше всего желала
отвечать на вопросы. Но сержанту не откажешь. А почему? Да, потому что Игнат
сказал — слушайся его. Нет, потому что он действительно очень мудрый человек и
способен из нее, посредственной особы, сделать мастера, человека.
Алиса сама не поняла, как выстроила логическую цепочку за секунду, сделала вывод,
приняла его — встала и ответила:
— Мне было ее жалко.
— А себя вам не жалко?
Сталеску покосилась на Далилу — хрупкую девочку, которой с виду не дашь больше
шестнадцати лет: хорошенькое личико, наивный взгляд и… хватка анаконды,
термоядерный удар — до сих пор в ушах звенит.
— Курсант Далила правильно использовала свои данные, потому что верно оценила
их. Ввела вас в заблуждение сознательно. А вы сознательно пошли на уступки,
притом, понимая, что она сильнее вас. Конфликт разума и догм. Итог — очередной
незачет. У вас десятый не зачет из шестнадцати предметов за первую неделю курса.
Оцените ситуацию.
— С такими показателями курсантов отчисляют. Но у меня есть еще три недели,
чтоб исправить положение.
— Справитесь?
Алиса без раздумий и колебаний ответила — `да', впервые откинув слова — не знаю,
подумаю, постараюсь — за край сознания.
Глава 12
Они давно проснулись и просто лежали, нежась в объятьях друг друга. Им было
хорошо вместе, без слов, без мыслей, без желаний — тепло, спокойно и тихо.
Бэф гладил пальцем руку Лесс и наслаждался ароматом ее волос. Лесс же изучала
татуировку на груди Варн, щурясь от уютного чувства безмятежного блаженства. Она
обвела пальцем круг, звездочку, заключенную в нее, пробежалась пальцем по
завиткам рунической вязи и тихо попросила:
— Расскажи о себе, Бэф…
— Зачем?
— Интересно. Расскажи все: хорошее и плохое.
— Хорошо…Я очень стар, любовь моя, пятьсот долгих лет, две тысячи весен и зим
прошли мимо меня, не заметив, незамеченные… Мой отец, граф Рицу, был помешан
на мистике, магии, оккультизме, алхимии. С утра до вечера он занимался одним —
сидел в своей лаборатории вместе с какими-то очень мутными людьми. Я почти не
замечал его, он меня. Порой мне казалось, его забыли поставить в известность о
моем существовании. Сколько его помню, он всегда имел отрешенное выражение лица,
задумчивый взгляд, что прятал под густые, насупленные брови… Мне было
семнадцать, когда умерла моя мать. И ничего не изменилось. Отец сел за стол и
даже не обратил внимания, что его жены нет на привычном месте.
Бэфросиаст смолк на пару минут, пристально изучая фреску над головой, и
продолжил:
— Я вспылил. Я ударил его и почувствовал глубокое удовлетворение от своих
действий. Он сидел на полу, вытирал кровь с губ и смотрел на меня, силясь то ли
вспомнить, то ли понять — кто я такой. Его не волновала причина, по которой я
его ударил, его интересовало — а не тот ли я гомункул, что он вывел в своей
реторте? Через два года я узнал, что мама стала жертвой его эксперимента. Она
выпила жидкость, что по его подсчетам должна была подарить ей вечную молодость…
Макропулус!
— Тс-с-с…Ты до сих пор зол на него?
— Нет, — хмыкнул Бэф и, подумав, добавил. — Он был первый, кого я убил.
— Это успокоило тебя?
— Нет, примирило с ним.
Оба помолчали, и Лесс спросила:
— Ты кого-нибудь любил, кроме матери?
Бэф долго думал, прежде чем ответить. Перед его глазами возникла картинка из
далекого, казалось бы, не просто забытого — погребенного прошлого…
Хрупкая фигурка, обернутая голубой кисеей, золотистый локон, выбившийся из-под
капора, наивный взгляд чуть раскосых синих глаз и голос, как колокольчик.
Милая, юная, нежная — любовался девушкой Бэф, сопровождая в утренней прогулке по
