Я вообще-то много каких запахов в степях нанюхался. И трав, и колосьев хлебных, и пороха с взрывчаткой, и металла горящего с резиной. Но вот чтобы в степи шоколадным мороженым пахло — такого еще не было. У меня от этого запаха чуть слюнки не потекли. Как представил себе настоящий довоенный пломбир…
У-у-у…
Открыл глаза, принюхался — нет, мороженым больше не пахнет. Котлетами бабушкиными потянуло.
— Интересно, — говорю. — А трава эта синюшная хорошо горит?
— А… Не знаю, — растерянно так рыжая отвечает, — наверное, хорошо. А что?
— Так просто. Жалко, косы нет.
— Косы?
— Ну, штука такая, которой траву косят, в смысле, срезают. Ручка длинная, лезвие кривое… Да есть у вас чего-то подобное, не может не быть.
— А зачем нам срезать траву?
— Да чтобы костер развести, — отвечаю. — Ночь-то длинная небось, а у костра и теплее и веселей.
— Тогда, — задумчиво говорит Кара, — ее лучше повыдергать.
— Ладно, — соглашаюсь. — Вот и приступай.
— А ты?
— А я пока в кузове лопатку поищу.
Рыжая только зубками скрипнула.
Ладно. Очистили мы кружок метра три, посреди него костер соорудили — охапка травы, мой боевой опыт да масло из канистры. Солнце к этому времени уже окончательно зашло, зато на небе звезд высыпало — как веснушек на носу рядового Борисенко. И все такие яркие и крупные, только что не рыжие.
Выволокли из кузова по тулупу — заворачиваться, правда, не стали, и так тепло, просто наземь постелили, лежим, звездами любуемся. То есть Кара звездами любуется, а я только вид делаю, а на самом деле на нее мимо костра кошусь.
И спать при этом, что характерно, абсолютно не хочется. Не знаю, долго ли мы так вот лежали — может, полчаса, может, все полтора. Костер уже слегка потухать начал, я приподнялся — новую охапку травы подкинуть, и вдруг чувствую — что-то не так.
Звук какой-то новый появился. Тихий, за костром и ветерком ночным почти что и неслышный, да только по степи звуки далеко доносятся. Ширк-ширк. И над землей пара звездочек мигнула.
Я спокойно так траву подкинул, лег обратно, правой рукой медленно, осторожно «ТТ» из кобуры потянул, курок с предохранителя снял… И сел.
— Ау, — зову. — Не желаете ли к нашему огоньку присоединиться?
Так, думаю, а вот это, которое оно там, шутки шутить начнет — рывок к пулемету, и пусть пулям крупнокалиберным документы предъявляет.
— С удовольствием воспользуюсь вашим любезнейшим приглашением.
Тю. Я-то уж испугался, что там, в ночи, бог знает что двух метров росту и с «МГ» под мышкой. А вышел к костру самый обычный человек в зеленом балахоне типа рясы. Вещей при нем никаких, оружия тоже не видать. Бородка седая, ухоженная, а лет ему будет… ну, за полтинник точно, а конкретно…
Стоп. Обычный-то, да не совсем. Не то здесь место, чтобы случайные прохожие на огонек захаживали.
Гляжу — а Кара на этого старичка вытаращилась, как будто… ну, не сам товарищ Сталин, тут бы точно кое-кто в обморок хлопнулся, но товарищ Жуков или как минимум командующий фронтом, вот так взял, да и к какому-нибудь костерку присел.
— Боги, — шепчет. — Неужели… Зеленый Странник…
Старикан только в бородку ухмыльнулся.
— Среди множества моих имен затерялось и сие. Впрочем, — говорит, — суть не в самом имени, а том, что вкладывают в него. Случайная прихоть богов свела нас этой ночью у единственного костра в этом мире — и разве так уж важны наши имена.
Ну, думаю, это как посмотреть. Я вот лично кое у кого с превеликим бы удовольствием документики попросил. А то ходят тут, понимаешь… всякие.
— Зеленый Странник у нашего костра, — все еще шепотом говорит Кара. — И… Я бы не поверила.
А чего тут верить или не верить, думаю, если вот он — сидит. Зеленый Странник. Зеленый, значит. Да хоть серо-буро-малиновый, к нам-то он чего приперся?!
— Я пришел сюда, — старикан то ли мысли мои прочитал, то ли просто раздражение уловил, — с исключительно мирной целью — поговорить.
— Что ж, — киваю, — давайте поговорим. Отчего бы и нет. — Ну-ну, думаю, посмотрим, чего и на что ты тут наговоришь. Есть у меня по этому поводу предчувствие. Видели, знаем. Страннички. Особиста на них нет… до поры до времени.
— Как я понимаю, — начинает старик, — вы — те, кто причисляет себя к противникам Тьмы?
— Не причисляет, — поправляю. — А числит. Тьмы, Зла, фашизма и так далее.
— И список сей, как я понимаю, может быть продолжен, — кивает старик. — У Тьмы много обличий.
— Да уж, — говорю. — Хоть отбавляй.
— Тогда, если вас не затруднит, — продолжает зеленый, — проясните для меня один вопрос, — каким именно образом вы безошибочно распознаете Тьму в любом из ее обличий?
— Чего?
— Как именно вы определяете, — поясняет старик, — кто враг, а кто… хм, друг.
— Да очень просто, — отвечаю. — Кто по нам стреляет — тот уж явно не друг.
— Интересно, — замечает старик. — А как вы поступаете в случае, если… стреляют не по вам?
— Ну, тут немножко посложнее. Сначала разбираюсь, кто и по кому…
— И…
— И начинаю стрелять.
— Очень интересно, — заявляет старик. — Позвольте же тогда узнать, как вы, молодой человек…
— Старший сержант.
— …Уважаемый старший сержант, поступите в том случае, когда никто не стреляет?
— Вот тогда, — говорю, — я буду долго и вдумчиво разбираться. И только потом стрелять.
— Замечательно. И вы абсолютно убеждены, что без стрельбы не обойтись?
— Нет, почему же, — говорю. — Если получится — ради бога. Только у меня — вряд ли.
— Хорошо, — говорит странник. — Допустим. А вот как вы поступите в ситуации, когда правы обе стороны?
— Это как? — интересуюсь.
— Или, правильнее сказать, обе стороны одинаково не правы.
— Ну, значит, придется обоих уму-разуму учить, — отвечаю. — Работы, конечно, больше.
— Презанятнейше, — говорит старичок-боровичок и руками тянется, словно котяра сытый.
Так, Малахов, спокойно, не расслабляться! Обстановка, конечно, приятная — костерок и так далее, но ты сейчас на задании, а даже если бы и нет… Валя Щука тоже вот так расслабился, вышел из землянки, да и потянулся во весь рост, во все два метра — и лег… На два метра.
— А не допускаете ли вы мысли, — интересуется зеленый, — что хотя бы одна из этих, хм, конфликтующих сторон может быть права именно по-своему? Например, руководствоваться другой логикой, другой моралью, иметь иные, отличные от ваших, ценности?
Ну, думаю, загнул, зараза. В такой вопросик с ходу-то и не въедешь. И вообще, каждый боец Красной армии, конечно, есть самодостаточная боевая единица, в смысле политрука тоже, но…
