Андрей Николаев - Врата Атлантиды

За Химками Корсаков два раза заблудился и три раза спрашивал дорогу. Только увидев перед собой крутой спуск в лощину, а потом не менее крутой подъем, он успокоился — этот ориентир ему называл Вениамин.

По дну лощины протекал ручей, загнанный строителями дороги в трубу. Видимо из-за дождя ручей переполнился и теперь протекал по прямо дороге. «Daewoo» с разгона влетела в воду по ступицы, водопад воды обрушился на лобовое стекло, колеса «поплыли». Корсаков включил дворники и прибавил газу. Машина взлетела на подъем, стекла едва успели очиститься от воды, как Игорь заметил на обочине кряжистую фигуру и ударил по тормозам.

Вениамин Гладышев выглядел еще угрюмей, чем несколько лет назад. Волосы были схвачены на лбу тонким кожаным ремешком, широкая борода имела вид совковой лопаты, глаза серьезно и даже с некоторой суровостью смотрели из-под густых черных бровей. В общем, вид у Веньки был совершенно разбойничий.

Корсаков сдал машину назад и распахнул дверцу:

— Привет, Веня!

Гладышев неспешно, вперевалку, подошел к машине, грузно опустился на сиденье и протянул Игорю ковш ладони.

— Привет, Игорь! — Ладонь у него была широкая, с загрубевшими мозолями и твердая, как кусок дерева. — Вот, решил тебя встретить, чтобы не заблудился, — объяснил он свое появление, основательно устраиваясь в кабине.

— Тогда надо было в Химках встречать, — отозвался Корсаков, трогаясь с места.

Скупыми словами Вениамин указывал дорогу, чаще ограничиваясь жестами. Покрутившись по поселку, выехали к высокому забору, увитому хмелем так, что за ним ничего не просматривалось. Корсаков остановил машину перед коваными воротами, выглянул из окна, рассматривая их, и присвистнул:

— Да-а-а, сразу видно — или кузнец живет, или новый русский.

Перевитые между собой кованные полосы черного металла поднимались на высоту двух метров. Сверху они были украшены широкими плоскими лепестками, острия которых торчали вверх.

Гладышев вышел из автомобиля и прошел в калитку. Через минуту ворота открылись, и хозяин, встав чуть сбоку, кивнул, приглашая заезжать во двор.

Перед воротами, на площадке, рассчитанной минимум на три автомобиля, стоял бордовый «чероки». Уложенная плитами широкая дорожка вела к трехэтажному кирпичному дому с огромными тонированными стеклами. Бордовая черепица накрывала высокую крышу, вокруг дома располагался яблоневый сад. Яблони были старыми, такими же кряжистыми, как и хозяин. За деревьями виднелось кирпичное одноэтажное здание с открытыми воротами, заменявшими дверь. Из короткой толстой трубы валил дым, слышались удары молота о наковальню. Пахло сгоревшим углем.

— Вот теперь понятно: кузнец живет, — сказал Корсаков, вылезая из машины.

— Посмотришь? — спросил Гладышев, кивая в сторону кузни.

— Да, любопытно было бы.

Вслед за Вениамином он прошел через яблоневый сад. В кузне можно было говорить, только напрягая голосовые связки, и, видимо, поэтому Венька просто повел рукой, показывая помещение.

Корсаков с интересом огляделся. Как должна выглядеть кузня, он имел весьма смутное представление, основанное на кино и исторических романах, и поэтому был немного разочарован. Здесь не было полуголых, одетых в фартуки подручных кузнеца, дубасивших по наковальне, не сыпались бордовые искры, не лежал кучами уголь. Оборудование оказалось вполне современным, а что касается полуголых подручных, то всех заменял отрок лет семнадцати с раскрасневшимся лицом, напряженно глядевший в окошко какого-то агрегата. В агрегате что-то бухало, на лицо паренька падали оранжевые блики огня. Одет он был в рабочий халат, длинные волосы, так же как и у Гладышева, были перехвачены на лбу ремешком.

Видимо на лице Корсакова отразилось замешательство, и Вениамин, сообразив, в чем дело, поманил его за собой. Они прошли в низкую дверь. Здесь уже было все как положено: и куча угля, и кузнечный горн с мехами, и наковальня. Два парня, не старше того, что приглядывал за агрегатом, лупили по алой полосе металла короткими увесистыми молотками.

Корсаков удовлетворенно кивнул. Вениамин скупо усмехнулся и жестом пригласил следовать за ним.

Они вышли с другой стороны кузни. Здесь, в саду, довольно сильно заросшем травой и кустами смородины и крыжовника, стояла увитая хмелем беседка. В беседке пыхал самовар, увенчанный заварным чайником, на столе стояли чашки, сахарница, лежали в плетеной корзинке баранки и пряники.

— Угощение в русском стиле, — сказал Корсаков.

— Чай, кофе? — спросил, присаживаясь на широкую скамью, Гладышев.

— Конечно, чай. Кофе из самовара — это дурной вкус.

Вениамин удовлетворенно хмыкнул и поставил перед гостем чашку с блюдцем.

Чай был крепким и вкусным, со смородиновым листом и, возможно, мелиссой. Корсаков с наслаждением выпил чашку, налил вторую. Вениамин не спеша прихлебывал из блюдца, вприкуску с кусковым сахаром. Пододвинув Корсакову корзинку с баранками, сам взял одну, без видимого усилия раскрошил ее в кулаке и захрустел, перемалывая крепкими зубами.

— Гой, ты Русь моя родная… — пробормотал Корсаков, вытирая выступивший на лбу пот.

Легкий ветерок шевелил листья яблонь, жужжали пчелы, потрескивали угли в самоваре.

Допив чай, Игорь откинулся на скамейке, закурил. Гладышев, с неодобрением покосившись на сигарету, налил себе еще чашку.

— А ты, Веня, неплохо устроился, — сказал Корсаков. — Свой дом, тут же рабочее место. Видать, неплохо современные кузнецы зарабатывают.

Вениамин едва заметно пожал плечом, сломал в кулаке еще одну баранку.

— А кто это к телефону подходил? — спросил Корсаков. — Секретарша или жена? Очень, понимаешь, оберегает она тебя от посетителей.

— Угу.

— А там кто? — Корсаков обернулся к кузне. — Ученики или подмастерья? Детей-то завел или не торопишься пока?

— Угу.

— Веня, — с чувством сказал Корсаков, — ты рискуешь потерять самое ценное приобретение человечества за всю историю цивилизации — членораздельную речь.

— Угу.

— Сколько мы не виделись? Лет семь, восемь? А ты сидишь, как пенек с глазами, и баранки трескаешь.

— Ну… я думал, ты спросить чего хочешь, — буркнул Вениамин.

— Ты не рад, что ли, моему приезду? От работы тебя оторвал? Ну, извини! — Корсаков развел руками.

— Да рад я, рад. Ты же знаешь: не любитель я языком чесать. Бери вот баранки, пряники. Пить я с утра не буду — работать еще, да и не большой я любитель выпивки.

— Молодец, — одобрил Корсаков. — Тогда давай о деле. Я там кое-что привез, хотел бы тебе показать.

— Тащи сюда.

Корсаков через кузню вернулся к машине, вынул из багажника сверток. Парнишка все так же смотрел в окошко из огнеупорного стекла. Отсветы пламени играли на его серьезном лице. Два молотобойца выволокли из печи раскаленную заготовку и, бросив ее на наковальню, принялись отбивать, чередуя удары большого молота и двойные удары молотка. На Корсакова они не обратили никакого внимания.