— Фиор, твой кузен умер слишком легко и быстро… — каким-то скрежещущим от ярости голосом повторила драконна, потому что она наконец поняла, что тогда произошло, и почему Фирниора задело проклятием. — Менялись обликами, говоришь?.. На амулет капали и твоей кровью, а ещё ты говорил что-то вроде: «добровольно соглашаюсь принять на время его жизнь и его ношу, что подтверждаю моей платой», так?
— Да, — чуть удивлённо подтвердил Фирниор. — Выходит, ты знаешь это заклинание?
— Знаю ли я его? О да, я о подобном слышала, — злобно щурясь, признала Айриэ. — Фирниор, поверь, я — особа циничная, повидавшая всяких мерзостей, но даже я никогда бы не подумала, что этот выродок додумается сделать подобное с тобой!.. Лучше бы убил, честное слово!..
— Ты о чём? — сдвинул брови он.
— Я ведь твою ауру проверяла тогда, помнишь? Когда я заявилась в Файханас-Манор почти ночью, после уничтожения хогроша. Точнее, я проверила и Орминда, и тебя — и готова была поклясться, что с аурами всё в порядке. Выходит, тогда вы «обменялись жизнями», вот в чём дело… А я всё гадала, как этому мерзавцу удалось обойти последствия оборванной связи с хогрошем. Не знала, что при этом заклинании истинные ауры не видны даже драконам. Значит, это Орминд валялся в твоей постели, пока ты изображал его…
— Прости, — на миг отвёл глаза он. — Если бы я только мог предположить… Герцог сказал, что на Орминда наложил проклятие тот таинственный маг: он, мол, пытался навредить наследнику Файханасов и ещё — очернить Орминда. Мне приказали молчать о болезни кузена — во имя его безопасности, хотя я и так не смог бы проболтаться из-за того заклятия. Тогда я ни о чём дурном и не думал даже, всё-таки я им доверял.
В его голосе слышалась затаённая боль, и Айриэ медлила, зная, что придётся нанести ему ещё один удар. Наконец сказала неохотно:
— Фиор… я поняла, из-за чего проклятие сочло тебя виновным. Из-за Орминда. Ты ведь действительно стал им на время, «приняв его ношу» — то есть и ответственность за его поступки тоже. Потому драконья магия «увидела» тебя частью Орминда. Но одновременно ты был самим собой, поэтому пострадал вот так, наполовину. А вообще, это заклятие «обмена жизнями» — гнусное, честные маги никогда им не воспользуются. Потому что самое мерзкое во всём этом, что ты платил собственной жизнью. За минуты, проведённые в облике твоего кузена, ты платил месяцами своей жизни, — объяснила Айриэ, чувствуя, как по языку расползается полынная горечь от собственных слов. — Поэтому ты и тогда, и сейчас выглядишь старше своих лет. Ты за дела этой гнуси своей юностью расплачивался, не говоря уже о проклятии…
Айриэ до крови прикусила губу и в свой черёд отвела глаза, чувствуя вину — потому что не предусмотрела, не разглядела и не избавила от беды вовремя. А ведь знала, что мерзавец Орминд способен на что угодно…
— Ах вот оно что… — сдавленно пробормотал он и надолго умолк. Потом вскинул голову и твёрдо сказал: — Айрэ, а знаешь, я даже рад, пожалуй — рад, что не ты виновата в моём проклятии. Меня это больше всего задевало. А Орминд… да пошёл он к лысым гоблинам в болото носом! И память о нём — туда же.
Айриэ хмыкнула и криво улыбнулась. Приятно, конечно, что он слишком благороден, чтобы винить её. Но она-то с себя вины не снимала. Нет уж, пусть попытка всего одна и, наверное, теперь уже точно последняя, Айриэ обязательно сделает всё, чтобы эта уловка сработала. Магия слепа, её можно порой обмануть…
Драконна вскочила ноги и улыбнулась уже почти искренне, сказав Фиору:
— Пожалуйста, подожди, я скоро вернусь!
Она прыгнула в портал, потом в другой и действительно вернулась очень быстро, вдобавок с «добычей».
— Вот, это эльфийское вино, прямо из Альтиналя, между прочим! И «осенний» хлеб с копчёным мясом. Угощайся! Хоть ты и не любишь этот праздник, осень поприветствовать надо.
— Айрэ, копчёное мясо… из Файханаса? — Его глаза радостно вспыхнули. — Да я его пять лет не ел… с той самой ночи, кстати.
— Мне подумалось, что тебе будет приятно получить привет из родных мест.
— Для меня во сто раз ценнее, что ты об этом подумала, — негромко откликнулся он, впервые за весь вечер улыбнувшись по-настоящему — так, словно засветился изнутри от удовольствия.
Айриэ наколдовала бокалы, и они с Фиором выпили эльфийского вина с тонким, но сильным ароматом, впитавшим, кажется, все оттенки осени. Потом Фирниор встал и потянул драконну за руку, побуждая подняться. Секунду-другую требовательно всматривался в золотые драконьи глаза, потом с дрожью выдохнул, почти касаясь её губ:
— Айрэ, сегодня — да!..
Потом притянул к себе ещё ближе и принялся целовать, будто спеша подтвердить свою просьбу-приказ, будто не давая времени передумать. Драконна не сопротивлялась, наоборот: для её задумки порыв Фиора оказался очень кстати. Да и, что скрывать, Айриэ к нему тянуло; этот повзрослевший Фирниор вызывал куда больше интереса, хотя и прежний мальчик был по-своему хорош.
Айриэ наспех создала низкое широкое ложе с мягким упругим матрасом, и оба торопливо переместились туда, избавляя друг друга от одежды.
Он пока ещё не раскрывался полностью, не тянулся к драконне так доверчиво и открыто, как пять лет назад. Доверять его отучили, она же сама первая преподала юноше несладкий урок. Но несмотря на это, его странная и упрямая привязанность, которую он искренне считал любовью, пережила всё, даже предполагаемое предательство Айриэ, и стала его маячком во мраке Штентеррога, и придуманным смыслом жизни заодно. Впрочем, не так уж важно, была ли эта его любовь придуманной или настоящей от начала и до конца, но чувствовал он — с запредельной искренностью.
Айриэ ждала: вот, ещё немного — и он поверит в сегодняшнее волшебство, забудет о завтрашнем дне, о реальности, о том, что драконы редко позволяют людям себя любить. Она сама отвечала ему, возвращая его же страстность, и он оттаял, отпустил себя, внезапно начав делиться с драконной своими переживаниями. Если бы он только подозревал, что способен на подобное, он бы научился закрываться, но, хвала Равновесию, Фиор этого не умел.
Пожалуй, на Айриэ ещё никогда не обрушивали такой водопад чувств — хрустальных и звенящих, напористых, обжигающих холодом, от которого становилось горячо. Наверное, причина была в том, что никто из её прежних любовников не передавал ей свои ощущения с такой пугающей чёткостью, не заставлял, сам того не зная, погрузиться в его собственный внутренний мир.
Даже Саэдран такого не делал, прекрасно понимая, что Айриэ пока что этого от него не примет. Возможно, когда-нибудь потом, когда ей надоест скользить из мира в мир, нигде не оставляя по-настоящему сильных привязанностей, она и ответит. Сейчас — нет.
