— Не знаю, чем тебя пожаловать за утехи твои великие? — спросил мираж.
Музыкант для порядка откашлялся и ответил:
— Ну, спасибо, конечно, за добрые слова. Я бы еще сыграл для тебя, только вот не знаю, как величать?
А про себя подумал: «Ой, лукавлю — это же называется сумасшествие, или белая горячка, либо и то, и другое вместе».
— А величай меня просто: царь. Морской царь.
«Отлично», — подумал Садко. — «Именно царя мне в голове и не хватало». Но вслух сказал другое:
— Если дашь мне совет, как быть, то буду играть для тебя, хоть целую неделю.
— А что же ты не спросил бессчетную золотую казну? — удивился царь и заколебался в воздухе, словно, дым на ветру.
— Так лучше уж самому заработать, нежели у Царя выпрашивать.
— Верно, — сказал мираж. — Какие сложности?
Садко, как мог, в двух словах, описал свою проблему, которая для него самого, вдруг, стало более понятна.
— А ты побейся об заклад на то, что лучше всего умеешь делать, — сразу же предложил Царь. — Не о музыке я говорю, а о том, что можно руками потрогать и глазами увидать. Понял?
— Понял, — обрадовался Садко, которому действительно стало ясно, что и где нужно делать.
— Не могу дольше с тобою разговаривать, — сокрушенно заметил мираж. — Тяжело дается это. Но ты приходи на бел-горюч камень, тогда мы все тебя услышим и порадуемся твоему искусству.
— Кто это — мы?
— Еще условие: окажешься в теплых морях, жду тебя к себе. Сам обещал неделю играть, — игнорируя вопрос, сказал Царь, заколебался и рассыпался на маленькие облачка тумана.
Садко еще постоял в задумчивости, посмотрел в озеро, потом подобрал с берега маленький камешек и бросил его прямо в туман. Тот булькнул в воду, отчего проснулся пес Жужа и начал с хрустом потягиваться.
— Ну, что — пошли домой? — спросил его Садко. — Нас ждут великие дела.
Собака в ответ пару раз вильнула хвостом, и они пошли в Новгород.
К Ярицслэйву на прием попасть было трудно: слишком многим людям приходилось объяснять суть вопроса. Все эти люди хмурились с солидным выражением лица и не решались принять какое-то решения.
— Да вы скажите ему, что Садко пришел, предложение у меня к нему, от которого трудно отказаться.
Музыкант, проговорив возле озера вслух свою ситуацию, понял, откуда ветер дует. В реальность Морского Царя он все-таки верил с трудом. Даже несмотря на то, что бел-горюч камень сам по себе сдвинулся к воде почти на полшага.
— Какое-такое предложение? — выспрашивали князьи люди.
— Вот ему-то и скажу, — упорствовал лив. — А не доложите ему — пеняйте на себя.
Лишь только к вечеру вопрос решился: его ввели в залу, где уже порядком наполнившийся брагой Ярицслэйв ужинал со сподвижниками. С первой их встречи после собачьей свары князь мало изменился. Разве что нос стал еще более хищным, похожим на клюв.
— Ну? — попробовал грозно рыкнуть Ярицслэйв. Это ему удалось, правда, только наполовину: от звука его строгого голоса кто-то из сотрапезников опрокинул на себя кубок с бражкой. Раздались жиденькие смешки, поэтому должного эффекта не получилось.
— Какой тебе прок, князь, вмешиваться в мою жизнь? — без всяких лишних слов перешел к делу Садко.
— Что? — нахмурился Ярицслэйв. — Делаю, что пожелаю!
— Нет, я имел в виду другое, — музыкант постарался смягчить нарастающий гнев слэйвина. — Разве будет тебе какая выгода с этого?
Князь готов был прокричать что-то злобное, но передумал, уловив, видать, какой-то смысл в прозвучавшем вопросе.
— Что ты можешь предложить? — поинтересовался он.
— Заклад, — ответил Садко, и все присутствующие за столом впервые с интересом посмотрели на лива.
— А что у тебя есть? — спросил, уже с некоторым интересом, Ярицслэйв.
— Жизнь, — пожал плечами музыкант. — Как говорится, «ударим-ка о велик заклад: заложу свою буйну голову»[98].
Гости князя рассмеялись, будто это была самая забавная шутка сегодняшнего вечера. Только сам он не усмехнулся.
— Идет, — сказал Ярицслэйв, и сотрапезники за столом мгновенно притихли. — Что с меня? И на что будем спор держать?
— На рыбу, — ответил Садко. — Ты заказываешь — я ловлю.
Люди за столом сразу же живо начали обсуждать, какую бы диковинную добычу им испросить. Шумели, перебивали друг друга, предлагая, каждый свой вариант. Кто-то выкрикнул: «Рыбу золото-перо», за это название ухватился еще кто-то, потом еще. Наконец, сам князь произнес, принимая решение:
— Ты ловишь Рыбу Золото-перо.
— Изволь, — согласился лив. Он предполагал, что Ярицслэйв выберет что-нибудь редкое, при этом, конечно, рассчитывая, что обойдется без капризов: поймай то, не знаю что. В противном случае пришлось бы доказывать, что у них спор, а не заведомое надувательство. Про Рыбу Золото-перо он слыхал, о ней, бывало, слэйвины распространялись. Круто у них считалось, понтово. — Только что взамен?
— А мою лавку с товаром не хочешь? — встрял в разговор самый пьяный, потому — самый отважный.
— И мою! — встал со своего места и набычился другой.
— И мою! — хлопнул кулаком по столу третий.
Остальные, вероятно не столь залитые алкоголем, воздержались.
— Ну, что? — довольно ухмыльнулся Ярицслэйв. — Три Рыбы Золото-перо против трех лавок с товаром? А не словишь — голова с плеч, будто ее и не было.
И радостно засмеялся противным лающим смехом. Все за столом подхватили.
Что же, больше разговаривать было не о чем, пора вязать «шелковый невод», или satka[99], как его еще называли ливонцы. Садко повернулся на выход, но тут в спину ему донеслись слова:
— До утра тебе срок. Завтра на Присутственное место в Детинце рыбу доставишь, опять же — Судейский городок поблизости. Там и решим наш спор. Люди тому свидетели!
Люди согласно заквакали, захрюкали и заблеяли.
«Вот я попал, черт побери! Спасибо Царю Морскому!» — подумал Садко, и сразу же эта мысль вытеснилась другой. — «Сидят за столом, как сычи, дуются, хвастают, а музыкантов для пищи духовной не пригласили. Во, народ!»
Но едва только он открыл дверь, как нос к носу столкнулся с целой ватагой черномазой публики. Точнее — артистов, потому как мужчины и женщины, одетые в пестрые и неопрятные одежды, несли бубны, дудки и еще маленького удрученного медведя.
«Чиганы!» — догадался Садко и вздохнул. Да, эта орава сейчас повеселит застолье, поорет песни, что «к нам приехал, к нам приехал князь Володя дорогой», в тамтамы постучит, в дуду подует, а бедный медведь, кряхтя, попрыгает на задних лапах. Весело и душевно! Эти певцы только коней воровать умеют, а певицы — чужие деньги на базарах прикарманивать. Хороший вкус у слэйвинов, нечего сказать. «Ну, да пес с ними. У меня теперь задача поважней, нежели чиганов заезжих критиковать».
