Все женщины без исключения были одеты в свои лучшие наряды. Их украшали самоцветы, золото и серебро, изящные безделушки из ракушек и перьев. Многие тщательно уложили волосы, чтобы казаться выше ростом. Если в Баккипе женщины придерживались определенного стиля в одежде, то здесь наблюдалось широкое разнообразие. Неизменной частью нарядов оставались лишь цвета и эмблема клана нарвала.
Те, что образовали первый круг, решил я, это дальние родственники нарчески, а группа у очага – ее семья. Мужчин там почти не было. Все женщины клана нарвала были напряжены. Я почти ощущал тревогу, наполнявшую зал. Интересно, кто из них мать нарчески и кого мы ждем?
Наступила полная тишина. Затем четверо мужчин клана нарвала спустились по лестнице с маленькой морщинистой женщиной на руках. Она сидела в кресле, сделанном из ивовых прутьев и застеленном мягкой медвежьей шкурой. Ее редкие седые волосы были собраны в пучок на макушке. Глаза показались мне очень черными и блестящими. Она была одета в красное платье, расшитое маленькими костяными пуговицами с резным изображением нарвала. Мужчины поставили ее кресло на массивный стол, где она и осталась сидеть, оглядывая всех собравшихся в ее доме. С едва слышным вздохом старая женщина расправила плечи и облизнула розовым языком поблекшие губы. На высохших ногах подрагивали меховые тапочки.
– Хорошо! Я вижу, все собрались! – заявила она. Она произнесла эти слова на языке Внешних островов – слишком громко, как все тугие на ухо старики. И мне показалось, что она не испытывает той тревогой, которая переполняла женщин ее клана.
Великая Мать клана наклонилась вперед, и ее шишковатые пальцы вцепились в изогнутые подлокотники кресла.
– Что ж, пусть он выйдет вперед. Тот, кто ищет расположения нашей Эллианы, нарчески клана нарвала. Где тот дерзкий воин, что ищет материнского дозволения возлечь с нашей дочерью?
Я не сомневался, что Дьютифул ожидал услышать совсем другие слова. Он отчаянно покраснел и выступил вперед. Затем принц поклонился старухе, как принято у воинов, и на чистом языке Внешних островов ответил:
– Я стою перед матерями клана нарвала и прошу разрешения объединить свой род с вашим.
Некоторое время она смотрела на него, а потом перевела хмурый взгляд на одного из молодых людей, который нес ее кресло.
– Что делает здесь раб из Шести Герцогств? Его привезли нам в подарок? И поэтому он пытается так ужасно говорить на нашем языке? Отрежьте ему язык, если он сделает это еще раз!
Наступила тишина, которую нарушил дикий хохот в задней части зала. Впрочем, смех тут же стих. Однако Дьютифул сумел сохранить хладнокровие, и ему хватило ума не вступать в объяснения с распалившийся Матерью клана. Женщина из окружения нарчески подошла к Матери, привстала на цыпочки и начала что-то шептать ей на ухо. Старуха раздраженно отмахнулась от нее.
– Прекрати свое шипение и плевки, Алмата! Забыла, что ли, – я ничего не слышу, когда ты так лепечешь! Где Пиоттр? – Она посмотрела по сторонам, словно искала потерянный башмак, увидела Пиоттра и нахмурилась. – Да вот же он! Ты ведь знаешь, что лучше всего я слышу, когда говорит он. Что он там делает? Иди сюда, наглый мошенник, и объясни, что все это значит!
Было бы забавно наблюдать, как старуха командует суровым воином, если бы не тревога на его лице. Он подошел к Матери, быстро опустился на одно колено и встал. Она подняла похожую на высохший корень руку и положила ему на плечо.
– Что все это значит? – нетерпеливо повторила она.
– Эртр, – спокойно сказал он. Вероятно, его низкий голос лучше доходил до старых ушей, чем пронзительный шепот женщины. – Речь идет об Эртр. Помнишь?
– Эртр… – И ее глаза неожиданно наполнились слезами. Она оглядела зал. – И Косей? Маленькая Косей тоже? Значит, она уже здесь? Наконец вернулась домой?
– Нет, – коротко ответил Пиоттр. – Их здесь нет. Вот о чем речь. Помнишь? Сегодня утром мы говорили об этом в саду. Помнишь? – И он ободряюще кивнул ей.
Она посмотрела ему в лицо и медленно начала кивать, но потом покачала головой.
– Нет! – воскликнула она. – Я не помню. Бурачок прекратил цветение, сливы будут кислыми в этом году. Я помню, как мы про них говорили. Но… нет. Пиоттр, а это важно?
– Да, Великая Мать. Это очень важно.
На ее лице появилось озабоченное выражение, а потом она рассердилась.
– Важно, важно! «Важно», – говорит мужчина, но что он понимает? – Ее старый голос, надтреснутый и пронзительный, был полон насмешки и презрения. Высохшая рука ударила по коленям. – Постель и кровь, вот все, что их интересует, только это они считают важным. А что им известно о стрижке овец и уходе за садом, что они знают о том, сколько бочек рыбы необходимо засолить на зиму и сколько нужно натопить жира? Важно? Ну, если то, о чем ты говоришь, важно, пусть этим займется Эртр. Теперь она Мать, а мне нужен покой. – Она сняла руку с плеча Пиоттра и ухватилась за ручки кресла. – Я так устала! – жалобно проговорила она.
– Да, Великая Мать. Да, это так. И ты сможешь отдохнуть, а я позабочусь о том, чтобы все шло, как должно. Обещаю. – И как только он замолчал, из темноты на лестнице вышла Эллиана и быстро спустилась к нам.
Казалось, ее ноги в легких туфельках едва касаются ступеней. Половина ее волос была собрана в пучок при помощи заколок, украшенных звездочками; остальная часть рассыпалась по плечам. Следовавшие за ней две женщины остановились, охваченные ужасом, и принялись перешептываться. Наверное, ее готовили к выходу, но она вырвалась и ринулась вниз, услышав рассерженные голоса.
Я узнал Эллиану по манере держаться. Люди расступались перед нарческой. За прошедшие с нашей последней встречи время она, как и Дьютифул, изменилась, в ней не осталось ничего от ребенка, она превратилась в юную женщину. Пока Эллиана шла, я заметил, как сильно поражены мужчины Шести Герцогств. Платье закрывало ее спину и плечи, но открывало высокую гордую грудь. Быть может, она нарумянила соски, чтобы они стали такими розовыми? Я ощутил возбуждение. Через мгновение я поднял стены и укорил Дьютифула:
Скрывай свои мысли.
Должно быть, он услышал меня, но и ухом не повел. Принц таращился на обнаженную грудь нарчески, словно никогда прежде не видел женской груди. Вполне возможно, что так оно и было.
Она не удостоила его даже взгляда, а сразу же направилась к Великой Матери.
– Я разберусь с этим, Пиоттр, – сказала Эллиана. И ее голос тоже изменился со времени помолвки – теперь это был голос женщины. Потом она обратилась к мужчинам, которые принесли кресло: – Вы слышали, что сказала Великая Мать? Ей необходимо отдохнуть. Давайте поблагодарим ее за то, что она почтила нас своим присутствием, и пожелаем ей спокойного сна и легкости в теле.
Послышался хор голосов, желавших Великой Матери спокойной ночи, после чего молодые люди подняли кресло и унесли ее наверх по лестнице. Нарческа некоторое время стояла и молча смотрела процессии вслед, пока она не скрылась в темноте. Потом она сделала глубокий вдох. Принц стоял у нее за спиной, часть волос Эллианы была зачесана кверху, открывая изящную шею. Белошвейка удачно скроила ее платье, подумал я. Татуировки были полностью скрыты. Я увидел, как Чейд слегка ткнул Дьютифула под ребра. Юноша вздрогнул, словно только что пробудился ото сна, и принялся с интересом разглядывать сапоги Пиоттра. Пиоттр смотрел на принца, будто на плохо воспитанного пса, который так и норовит стянуть со стола кусок мяса.
Нарческа расправила плечи и, повернувшись к нам, обвела взглядом собравшихся. Украшения в ее волосах были сделаны из рога нарвала. Оставалось только гадать, как мастерам удалось придать им такой пронзительно-голубой цвет. Крошечные звездочки сверкали, и я больше не сомневался, что фигурка, найденная принцем Дьютифулом на Берегу Сокровищ, предвещала ему встречу с нарческой. Однако я по-прежнему не представлял, что все это значит, да и времени подумать у меня не оставалось.
Каким-то образом нарческа умудрилась улыбнуться. Улыбка получилась немного кривой и превратилась в усмешку.
– Я забыла, что должна была сказать, – заявила она, слегка пожав плечами. – Может ли кто-нибудь произнести за меня слова Матери? – Затем, прежде чем кто-нибудь успел ответить на ее просьбу, она взглянула прямо в глаза Дьютифула, щеки которого пылали огнем. Эллиана не обратила на это ни малейшего внимания и спокойно продолжала: – Понимаешь, мы решили объединить два наших обычая. Совершенно случайно сложилось так, что сегодня мне пришло время показать своему клану первую женскую кровь. И именно в этот день появился ты, чтобы предложить себя в качестве моего супруга.
Его губы двигались. Мне показалось, что они беззвучно повторяют «женская кровь».
Она рассмеялась, но теперь уже совсем по-другому. Звук был хрупким, словно трещали на ветру льдинки.
– У твоего народа нет похожей церемонии? Мальчик обагряет кровью свой меч, чтобы стать мужчиной? Своей готовностью убивать он показывает, что достиг зрелости. Но женщине не нужен меч. Сама Эда дает нам кровь, объявляя о нашей зрелости. То, что мужчина может забрать при помощи меча, женщина способна дать своей плотью. Жизнь. – Она положила обе руки на свой плоский живот. – Сегодня пролилась моя первая женская кровь. Теперь внутри моего тела может зародиться новая жизнь. Теперь перед тобой стоит женщина.
