Взгляд женщины привлекло какое-то движение среди холмов. На расстоянии легко ошибиться в размерах, и она не сразу поняла, что это человек. Человек бежал в направлении скрытого холмами города, и бежал так, будто ничего не видел перед собой – спотыкался, падал, вскакивал и снова бежал. Женщина рассеянно проводила его взглядом до очередного падения и обернулась к своему спутнику.
Она как раз успела заметить, как его меч смахнул уродливую чертову колючку, что преграждала вход.
Женщина тихо ахнула. Меч, который вчера казался простым хорошим клинком, защищенным нехитрыми наговорами, выглядел теперь иначе. Он изменился настолько же, насколько изменился его владелец. Сила струилась вдоль клинка, сила свивалась в сложную гарду, охватывая руку хозяина. Именно хозяина, теперь не было сомнений. Такой меч не дался бы постороннему. Ни человеку, ни демону, ни богу.
Мужчина шагнул к Башне, доставая из-за ворота рубахи медальон со Знаком.
Женщина прыгнула, едва не споткнувшись о поверженный колючий ствол, и молча вцепилась мужчине в плечо.
– Во имя магии травы и радуги, воды и камня, – сказал мужчина, и голос его дрогнул, – и во имя священного Магического Равновесия мы хотим войти в Башню Юга-и-Запада.
Женщина не увидела ничего, и ничего не почувствовала. Но мужчина кивнул так, как будто благодарил за ответ.
Они вошли под каменные своды, и она вздрогнула, потому что бессознательно ожидала прохлады. Но, мертвая и молчаливая снаружи, внутри башня дышала обжигающим колдовским жаром, словно внутренность огромной печи. Женщина ощутила, как взвихряются вокруг них потоки колдовской силы, а в следующий миг увидела их – но это было не привычное ей бледное свечение, а яростный, слепящий блеск.
Если собрать по крупицам всю колдовскую мощь известного ей мира – навыки ведьм, знания колдунов, приемы заклинателей, силу амулетов, – то все это вместе не смогло бы противостоять могуществу Башни.
Башня, сила которой больше сил всего мира. Как это?
– Как это, Тенна? – спросила женщина, моргая и смахивая слезы.
– Потерпи еще немного, Ихалла, – мягко ответил он. – Теперь уже совсем недолго.
Обманутая ласковым тоном, она заглянула ему в глаза. Но нашла там только ненависть – закаленную и смертоносную, как меч в его руке.
10Тенна медленно поднимался по лестнице на второй этаж, туда, где была библиотека, и ненависть глухо стучала у него в висках.
Единственное, что выглядело нетронутым в сожженном зале – это черное каменное зеркало на стене. Зеркало высотой в три человеческих роста в черной же каменной раме.
Кучки лежалой трухи на полу – вот все, что осталось от столов, на которых веками покоились толстые тома в металлических и кожаных переплетах с застежками и инкрустациями. Древняя библиотека магических книг.
«Мои пальцы помнят прикосновение к священным древним страницам. Помнят выпуклость Знака, который нес на себе каждый переплет, – знакомого с детства символа Магического Равновесия, который в этом мире называют Знаком Ортаны. Какая чудовищная ирония! Назвать символ Равновесия именем того, кто это Равновесие разрушил».
Тенна нагнулся, окунул кончики пальцев в пыль, провел по щекам, коснулся губ. Горечь и боль.
Пальцы помнят… Нет, неправда. Эти пальцы ничего не помнят. Они принадлежат телу, которое держало в руках только меч и факел, а книгу – никогда.
Новый мир еще не написал своих книг. И вряд ли напишет. Да и что могут сказать книги проклятого мира? Передать по наследству умение жечь и убивать? Пусть лучше не будет этих книг.
А здесь… Здесь были книги, возраст которых считался тысячами лет, десятками тысяч, сотнями тысяч. Были. И все – уничтожены. Погибла библиотека Юга-и-Запада, одно из двух средоточий магии прежнего мира. И библиотека Севера-и-Востока погибла тоже. И мира больше нет. Остались лишь две выгоревшие изнутри башни.
Две башни. Одна – на берегу вечно холодного моря. Три столетия ледяные ветры остужают ее пустое нутро. Белый саван снега давно скрыл под собой осколки каменного зеркала, что лежат на полу перед треснувшей рамой.
Другая башня стоит на берегу вечно теплого моря. А зеркало в ее бывшей библиотеке – уцелело. Вот оно. И поверхность его ничего не отражает.
«Ты не мог захлопнуть все двери, Ортана. Никто не смог бы. И вот – я пришел к тебе. Встречай же!»
Тенна снял рубаху и бережно протер каменное зеркало. Сначала – слой за слоем – сошла грязь и пыль, потом – трехсотлетней давности сажа и копоть.
«Я смеюсь, и на губах моих – вкус ненависти, как сладкий яд, потому что вместо своего отражения внутри полированного камня я вижу тебя. Ты бледен, ибо давно не видел солнца. Ты вздрагиваешь, заслышав мой смех. Ты ждал меня? Разумеется, ждал, ибо знаешь довольно; но тебе дано знать и больше – не все ожидания сбываются».
Это ожидание, вопреки надежде Ортаны, сбылось.
– Приветствую тебя, Бессмертный! – громко произнес Тенна. – Приветствую тебя, Ортана! Приветствую тебя, единого в двух сущностях – величайшего демона и высшего бога этого прекрасного и жалкого мирка. Я радуюсь встрече с тобой, Бессмертный Брат!
Ортана молчал. Он вообще не шевелился, как изваяние в храме. Самое священное изваяние в самом сокровенном храме великого Ортаны.
– Ты хотел быть могущественным, Ортана, и я тебя понимаю, – продолжал Тенна, чуть отвернувшись от зеркала. – Кто же не хочет? Но ты к тому же хотел быть единственным, а это глупо. Вот, стал ты единственным для многих – альфой и омегой, богом и дьяволом, – но для этого тебе понадобилось изувечить весь мир. Да, могущество ты обрел, но кто назовет твой путь достойным? Да, единственным нарекли тебя – но разве тебе не одиноко?
Ортана едва заметно шелохнулся, но не ответил.
– Ты думаешь, я пришел, чтобы уничтожить твой выморочный мирок? – негромко спросил Тенна, по-прежнему не оборачиваясь. – Глупо. Это ведь и мой мир, не так ли, мой Единственный? Я не хочу ему зла. Нет, Ортана, мир не погибнет. Но он изменится вновь – ибо я пришел вернуть Равновесие. Полагаю, теперь ты умрешь, бессмертный братец.
Вместо ответа Ортана резко выбросил вперед руку.
11Проходя сквозь каменную грань, рука чудовищно искажается. Огромная когтистая лапа выползает из камня, обхватывает меня за пояс и утягивает внутрь.
Внутри камня темно и пыльно.
По ту сторону камня стоит хлипкий столик на гнутых ножках. Прямо к столешнице прилеплена воском толстая свеча, которая горит еле-еле, как будто нехотя. Рядом со столиком в огромном кресле сидит он.
Я выдвигаю из-под стола табуретку, которой еще мгновение назад там не было. Кресло мне ни к чему – я не намерен здесь засиживаться.
