— Что там? — дрожащим пальцем указывая на гроб, повторил Лейк.
Сыч рассмеялся — противный сипящий звук.
— Наш второй гость скоро явит себя, но сперва необходимо обсудить ваш заказ.
— Мой заказ? — В голове у Лейка промелькнула, не оставив по себе никакого впечатления, мысль: «Рафф была права. Мне закажут рисовать их сексуальные забавы».
— Это необычный заказ, и прежде, чем посвятить вас влетали, вы должны всем сердцем примириться с его исполнением. У вас нет выбора. Придя сюда, вы стали нашим орудием.
Рафф ни словом не обмолвилась, что он будет участвовать в порнодействах, сама эта мысль его возмутила: это уже слишком! Ни за какие деньги на свете!
— Господа, — начал Лейк, вставая, — думаю, произошло недоразумение. Я всего лишь художник, и только…
— Художник, — эхом отозвался Сыч, точно это была незначительная деталь.
— …и я немедленно ухожу. Прошу меня простить. Я никого не хочу обидеть.
Он начал выбираться из-за гроба, но остановился, когда дорогу ему заступил Ворон — с длинным разделочным ножом, показавшимся таким ярким на фоне руки в белой перчатке. Нож сверкал как близнец его клюва. Лейка это зрелище просто парализовало. Он медленно перебрался назад на середину дивана, чтобы заслониться от этих хищников гробом. Руки у него дрожали. Под лягушачьей маской он обливался потом.
— Чего вы хотите? — сказал Лейк, безуспешно стараясь подавить дрожь в голосе.
Потирая руки, Сыч склонил голову набок и по-птичьи уставился на Лейка одним серо-стальным глазом.
— Коротко говоря, ваш заказ станет сам себе наградой. Мы вам не заплатим, если вы не сочтете, что остаться в живых само по себе достаточное возмещение за труды. Как только вы покинете этот дом, ваша жизнь пойдет как прежде, вот только вы станете героем: безымянным жителем города, устранившим вопиющую несправедливость.
— Чего вам нужно? — в еще большем страхе, чем раньше, повторил Лейк.
— Убийство, — каркнул Ворон.
— Казнь, — поправил Аист.
— Обезглавливание, — уточнил Сыч.
— Убийство?! — выкрикнул Лейк. — Убийство! Вы с ума сошли?
Встопорщив перья, Сыч ответил:
— Позвольте рассказать вам, какой будет ваша реакция, и тогда, возможно, мы тем скорее перейдем к вашей собственной участи. Сначала вы будете стенать. Вы будете вопить. Даже попытаетесь бежать. Вы будете с чувством твердить «Нет!», даже когда мы вас свяжем. Мы станем вам угрожать. Вы ослабеете. Потом вы снова скажете «Нет», но на сей раз по вашему вопросительному тону мы поймем, что вы стали ближе к реальности, ближе к самому поступку. Затем все повторится сызнова. И, наконец, не важно, займет это час или неделю, вы поймаете себя на том, что выполняете наше задание, потому что даже самый жалкий пес желает хотя бы еще день почувствовать на своей морде солнце. Вы сберегли бы нам немало времени, если бы просто приняли положение дел без ненужной суматохи.
— Я этого не сделаю.
— Откройте гроб.
— Нет!
Хотя ему мешала хромая нога, Лейк перепрыгнул через гроб. Он даже добрался до бюста Трилльяна, прежде чем Аист и Ворон сбили его с ног. В их руках он извивался и лягался, но больная нога слушалась его не больше, чем деревянная колода, а они были слишком сильны. Они подтащили его назад к гробу. Аист вдавил его лицом в диван, лягушачья маска так больно врезалась в рот, что он едва мог дышать. Дернув его голову вверх, Ворон приставил к горлу нож. В таком положении, со съехавшими прорезями для глаз, он видел лишь внутреннюю сторону маски и краешек позолоченного бордового потолка.
Где-то вверху с почти чувственной медлительностью Сыч произнес:
— Примите заказ, мой дорогой головастик, или мы вас убьем и выберем другого гражданина.
Сев на Лейка верхом, Ворон резко ударил его по почкам, потом еще раз в то же место — со всей силы. Лейк хрюкнул от боли. Ворон выкрутил ему за спину левую руку, и художнику показалось, что кости вот-вот сломаются.
Он взвизгнул. Внезапно оба врага отступили. Перевернувшись на спину, поправил маску и поднял глаза — чтобы увидеть, что вся троица смотрит на него сверху вниз.
— Каков будет ваш ответ? — спросил Сыч. — Мы должны сейчас же услышать ваш ответ.
Застонав, Лейк перекатился на бок.
— Отвечайте!
Что означает слово? Да и может ли одно слово действительно… что-нибудь значить? Может ли оно затмить целый мир поступков, возможностей?
— Да, — сказал он, и слово задребезжало у него в горле смертным приговором.
— Хорошо, — отозвался Сыч. — Теперь откройте гроб.
Они отошли, давая ему больше места. Лейк с трудом сел, в хромой ноге пульсировала боль. Он завозился с застежками на боку гроба, стремясь ускорить кошмар, чтобы он как можно быстрее закончился.
Наконец болты отодвинулись. Охнув, он поднял крышку… и уставился в безошибочно знакомые патрицианские черты. Знаменитая серая челка растрепана, на острых скулах фиолетовые синяки, умные голубые глаза выпучены от страха, тонко очерченные чувственные губы скрыты за красным матерчатым кляпом, врезавшимся ему в лицо. Кровь капала со лба, который он размозжил, когда бился о крышку гроба. На руках у него были вырезаны странные символы, будто он был подношением какому-то свирепому божеству.
Лейк неуверенно попятился, уткнулся в край дивана, неспособный принять это последнее ошеломительное открытие, не в силах постичь, что зеленые действительно были правы: Восс Бендер жив. В какую игру он по неведенью ввязался?
Бендер же попытался сесть, как только увидел Лейка, хотя и был связан, и, наверное, веревки больно пережимали вены, потом забился из стороны в сторону, когда стало очевидно, что Лейк ему не поможет.
Ворон перегнулся, чтобы Бендер его увидел, и по-вороньи закаркал. Это последнее вызвало у Бендера спазм истерического страха. Ворон влепил ему звонкую пощечину, и Бендер снова обмяк в гробу. Его веки затрепетали, из гроба донесся запах мочи. Лейк не мог отвести глаз. Это был Восс Бендер, творец и губитель карьер, политиков и театров. Восс Бендер, уже два дня как мертвый.
— Почему? Почему вы это с ним сделали? — вырвалось у Лейка, хотя он и не собирался говорить.
Аист фыркнул:
— Он сам с собой это сделал. Он сам это на себя навлек.
— Он ни на что не годится, — сказал Ворон.
— Он само Зло во плоти, — добавил Сыч.
Восс Бендер шевельнулся. Глаза под властными седыми бровями широко открылись. Бендер не был ни глухим, ни глупцом (Лейк никогда не считал его глупцом) и следил за их разговором с напряженным и настороженным интересом. Голубые глаза требовали, чтобы Лейк спас его. Лейк отвел взгляд.
