В обители были также и домашние животные, за которыми требовался пригляд и уход: пять вечно задумчивых коров с выкрашенными алой краской рогами (чтоб отогнать злых духов), дюжина кошек, утки и гуси, а также плантация шелковичных червей, которые хоть и считались священными, все же подвергались поборам из-за постоянной нужды в шелковых нитях. Остальные послушницы — в их числе и Мэй — занимались рукоделием. Кто прял, кто сучил нити, кто ткал на большущем старинном станке, вздыхающем и скрипящем, как сухое дерево в бурю... Мэй в числе двенадцати вышивальщиц трудилась над огромным панно, во всех подробностях изображавшим красоты Девяти Небес. Для изготовления этого панно требовалось четырнадцать тысяч оттен. ков шелковых нитей (поверьте, это немало; подобные оттенки даже вообразить нелегко!). Мэй не очень любила вышивать, но не призналась бы в этом и самой себе. Во-первых, потому, что Незримая Обитель более всего ценила в своих насельницах терпение и умение торжествовать над собственными пристрастиями и вкусами, а во-вторых, однажды Крылатая Цэнфэн напомнила Мэй, что ее мать, императрица Нэнхун, была искуснейшей вышивальщицей.
Утро еще продолжалось, а в обители гулко звенел колокол, созывая и старших сестер, и послушниц на общую трапезу. Трапеза была скромной и не очень обильной: бобы и соевый творог, разварной рис без сахара, молодые побеги бамбука с подливой из простокваши... После трапезы старшие сестры принимались за обучение послушниц музицированию, каллиграфии, стихосложению и гаданию по различным сочетаниям Пяти стихий. Мэй это время проводила с самой настоятельницей Цэнфэн, которая вознамерилась обучить принцессу вершинам каллиграфии.
«Ты должна освоить Высокий Стиль Письма так, как будто это твоя собственная кровь или дыхание, — посылала Крылатая Цэнфэн мысленный приказ принцессе. — Только тогда ты сумеешь начертать Высшие Иероглифы так, что они оживут, заговорив вместо тебя. Запомни, принцесса: Учение Без Слов — это не только мастерство воина, знатока оружия и искусства битвы. Учение Без Слов дает человеку узнать, в чем его главная сила, раскрыть эту силу и сделать ее совершенной. Чем больше я занимаюсь с тобой, принцесса, тем больше понимаю: пальцы твои созданы не для того, чтобы сжиматься в кулак, а для того, чтобы держать каллиграфическую кисть. Вот твое оружие, и я научу тебя владеть им в совершенстве».
«Что есть совершенство? » — спрашивала принцесса Мэй.
«Постоянно претерпевать превращения, следуя вещам, — отвечала Крылатая Цэнфэн. — Не быть ни камнем, ни яшмой, но постоянно пребывать между яшмой и камнем. Вот совершенство! »
«Мне непонятно это», — отвечала Мэй.
«Пребывай в срединности — вот о чем хочу я сказать. Пусть тебя не презирают, как презирают придорожный камень, но и не чтят выше меры, как чтят драгоценную яшму. Так овладеешь людьми и царствами, принцесса! »
«Но если судьба сложится иначе... » — размышляла принцесса.
«Судьба! — Мысленный голос Крылатой Цэнфэн стал насмешлив. — Может быть, там, высоко в небесах, за Молочной Дорогой и Звездной Колесницей, знают все о судьбе! Но здесь, на земле, о ней можно сказать одно: гулять под прицелом стрелка и не быть сраженным стрелой — это и есть судьба! А теперь оставим наши мысленные препирательства, принцесса, и потрудимся над тремястами значениями Высшего Иероглифа „Любовь“! »
Так миновали многие дни и ночи, мелькание которых Мэй, по правде говоря, и не различала, занятая то искусством битвы, то каллиграфией, то вышивкой, то чисткой кухонных котлов... Лишь по собственному телу Мэй судила о пролетавшем времени — из ее тела окончательно исчезла девичья несоразмерность, это было тело совершенной женщины. Правда, Мэй не видела себя в зеркале — потому что в обители не было ни одного зеркала. Но иногда, когда Мэй склонялась над тазом с водой или над гладью озера, она видела отражение своего лица, и ей это лицо казалось прекрасным...
... Однажды всех старших сестер и послушниц на рассвете собрали в главном храме. Настоятельница Цэнфэн вышла к ним в лазоревых одеждах, затканных золотом, и, простирая руки вперед, сказала:
— Возблагодарим Небеса, ибо старый год миновал и новый взошел на порог обители!
Все насельницы немедленно опустились на колени и предались молитве. Мэй лишь подумала: «Неужели прошел целый год? », но тут же одернула себя и постаралась не отвлекаться. Ей не хотелось, чтобы ктонибудь из старших сестер услышал ее мысли и узнал, что Мэй не молится, а предается суетности.
После молитвенного обращения к Девяти Небесам настоятельница Цэнфэн объявила, что сегодня, в праздничный день Нового года, все обычные занятия отменяются. Старшие сестры выступят со спектаклем, в котором будет разыграна древняя битва при реке Ло, а послушницы первой ступени покажут, чему обучились за истекший год. Лучшие и способнейшие из послушниц перейдут на вторую ступень и примут временное пострижение. Слыша это, Мэй взволновалась. Чему она научилась за год? Чистить котлы? Кормить шелковичных червей? Подбирать оттенки шелка на вышивке? Ах нет, не то! Основные свои силы Мэй тратила на постижение трехсот значений Высшего Иероглифа «Любовь». Она чертила его бессчетное количество раз, добиваясь точности каждой линии, каждого штриха, завитка и утолщения. И все равно она не может сказать, что достигла хоть какого-то совершенства в начертании этого сложного иероглифа. Иногда он снился ей ночами — в виде грозного и прекрасного воина, обвиняющего ее в нерадивости. Кроме того, Мэй так и не научилась самостоятельно слушать мысленные разговоры остальных насельниц — она могла слушать и слышать лишь тогда, когда кто-то из них первой «заговаривал» с нею.
Утренняя трапеза ограничивалась чаем с круглыми поминальными лепешками — в честь духов почивших предков. Основное угощение ожидалось позднее, после показательных выступлений старших сестер и экзаменов послушниц.
Мэй чувствовала себя растерянной. Она с остальными послушницами отправилась на поле, где уже расставлены были скамьи для зрительниц, сооружался деревянный помост для представления, развешивались флажки, фонарики, хлопушки и бумажные змеи. В один миг строгое пространство монастыря превратилось в некое подобие ярмарочной площади. Сестры-музыкантши, настроив инструменты, заиграли старинные боевые песни, а на помосте развернулось настоящее сражение. Старшие насельницы, вооружившись мечами, копьями, рогатинами, алебардами, демонстрировали чудеса ловкости, силы, гибкости, изворотливости. Мэй увидела, как орудует своим мечом-флейтой изящная Тао, и порадовалась за нее. Восторженные и ободряющие крики летали над полем, как стая вспугнутых ласточек...
