- Я как раз хотела тебя искать или сразу идти к Лейму. Скажи, как он? Выздоровел?
- Пока нет, - покачала головой Элия.
Бэль, внимательно наблюдавшая за сестрой, тут же объявила, хватая принцессу за руку:
- Тогда я попробую его вылечить! А если что-то не будет получаться, ты поможешь! Пойдем! Я ведь теперь Богиня Исцеления! Так сказал Источник!
- Ох, моя хорошая, поздравляю. Твоя сила показала себя в час нужды. Очень могущественная сила. Но, увы, не всемогущая. Прости, малышка, ты не сможешь помочь недугу Лейма, потому что он не болен в прямом смысле этого слова, - Элия обняла сестренку и говорила серьезно, спокойно, без надрыва, но Бэль все равно слегка задрожала, когда спросила:
- Ч-ч-то с ним?
- У Лейма меняется душа, и в этот процесс никому вмешиваться нельзя, даже если мы желаем всем сердцем помочь, может статься, что навредим непоправимо. Сила Исцеления ни в чистом виде, ни заклятья на ее основе тут не спасут.
- Что же делать? - беспомощно шмыгнула носиком Бэль. - Как ему помочь?
- Способ есть, есть один могущественный древний артефакт. Именно на его поиски отправились братья.
- А когда они его принесут, Лейм поправится? - эльфиечка прекратила плакать и вглядывалась в лицо сестры, ища подтверждения своим надеждам.
- Да, - ласково прижимая к себе девушку, кивнула Элия так уверенно, как если бы отправляя мысленную телеграмму на имя Творца с пометкой 'срочно' в бюро обязательных к выполнению заявок. - Лейм поправится.
И юная принцесса немного расслабилась, словно получила из того же самого бюро уведомление о том, что заявка принята к воплощению. А может, так оно в самом деле и было!
Глава 12. Устранение свидетеля
Усердный Ноут, чье рвение было безоговорочно одобрено кузеном, зашел в вызванный лифт, набрал код подземного гаража и с облегчением перевел дух. По уши занятый готовкой Кэлер не устремился вслед за братом, горя добродушным желанием составить ему компанию и облегчить вероятную ношу.
Не то чтобы серебряноволосый принц не любил и не восхищался своим родичем. Напротив, как Бог Музыки, пусть и несколько иного, утонченного профиля, Ноут более других ценил творения Кэлера, звучащие всюду в мирах от заштатного кабака, где собиралось гнуснейшее отребье, до королевского бального зала, и безоговорочно признавал их гениальными. Даже, лишь самую малость, по белому завидовал кузену, способному создавать музыку, приходящуюся по нраву всем. Несомненную талантливость Кэлера, и, ценимое не меньше дарования барда, неизменное добродушие, способность притушить огонь самой яростной ссоры между вспыльчивыми, как драконий яд, родственниками, нельзя было не ценить, нельзя было не уважать. Даже любовь Кэлера к еде не была столь раздражающе окультурено капризной как у Мелиора. Он просто имел хороший аппетит, но всегда был готов поделиться последним куском или бокалом со страждущим родственником. Так же охотно он отдал бы дорогому брату (любой из братьев был для Кэлера особенно дорог) последнюю монету из кошелька или рубашку с плеча, заслонил широкой грудью в самой страшной из битв или прикрыл мелкий грешок, беря вину на себя. Одним словом, принц был самым потрясающим братом, о каком можно только мечтать и просто нельзя не любить.
Однако сейчас готовность Кэлера помочь не могла не нервировать скрытного до маниакальности Ноута, ведь лоулендцы находились в той самой точке пространства, где проявлялись теневые таланты сероглазого бога-музыканта, не терпящие огласки. Он слегка дергался, потому что въевшаяся в суть необходимость соблюдать конспирацию вступала в противоречие с запретом на использование привычных средств физического устранения излишне любопытных личностей, случайно или намеренно сунувших нос не в свое дело. Сейчас, когда их с Тэодером работа на Вируке приближалась к своей кульминации, бог дергался бы весьма интенсивно, кабы не почти нарочитое спокойствие шефа. Вера в его всемогущество и способность уладить любое недоразумение бальзамом проливалось на натянутые струнами нервы принца.
Облегчение Ноута в движущейся по вертикали кабинке (не подумайте чего неприличного) длилось считанные доли секунды, как раз до того волшебного мгновения, когда двери разъехались, и в лифт впорхнула дамочка в плащике нараспашку. Сие символическое длиннополое одеяние ультралиловой окраски с крупными пуговицами сочеталось с прозрачным голубым блузоном и юбкой, составленной из столь невозможно-бахромчатых кусков, словно молодая женщина с боем вырвала нижнюю часть своего туалета из пасти и когтей мантикоры. Причем все, кроме блузки, было уклепано таким количеством цепочек и бляшечек, что куртка Кэлера проигрывала без борьбы.
На личике, вероятно, вполне милом (Ноуту не под силу было точно определить это из-за толстого слоя косметической краски), алели яркие губки бантиком, один голубой глаз красовался в ореоле розовато-зеленых теней, а второй прятался под длинной челкой. Эта деталь прически особенно гармонировала с коротким ежиком остриженной головы дамочки.
При виде симпатичного соседа тонкие ноздри изящного носика затрепетали, как у мышки, учуявшей сыр.
- Привет! - свободный от челки глаз стрельнул в сторону к табло, и бантик губ развязался в кокетливую улыбку. - Вы тоже в гараж?
- Да, - борясь с желанием воскликнуть 'Нет, я ошибся кнопкой!!!' и выскочить из лифта, прочь от удушливого аромата дорогих духов, кивнул Ноут. Чувство долга напряглось и побороло малодушный порыв. Принц лишь отступил к противоположной стенке лифта, подальше от благоухающей леди.
- Очаровательно! - разулыбалась 'красавица' и, достав из кармана ключи, принялась покручивать разноцветное колечко, щедро сдобренное множеством массивных брелоков, на указательном пальце.
Ноут представил, чем кончится дело, если сия связка угодит ему в глаз, и занервничал еще сильнее. Спускать челку на бок, меняя прическу, совершенно не хотелось. В отличие от Кэлера принц никогда не считал синяки украшением для мужчины, тем более собственные синяки. К частичному облегчению бога, соседка пошла иным путем. Как раз когда створки лифта разъехались, открывая вид на полутьму подземного гаража, дамочка будто невзначай наклонила пальчик, и связка глухо грохнула на пол. Принц весьма своевременно убрал из-под удара тонкую кожу ботинка.
- Ой, какая я неловкая! - улыбаясь пуще прежнего, защебетала ничуть не раздосадованная своей оплошностью человечка, под мысленный зубовный скрежет принца и его яркую, будь у дамочки хотя бы зачатки интуиции, она непременно прочла бы ее, злую мысль: 'Они что, сговорились?!'
