Но ведь это предложил Гар, а в Совете выступил мой отец!
Да, но доводы твой отец высказал твои, и это ты уговорил его снова выступить с таким предложением! О, ты храбр, отважен, достоин! В тебе есть все, чего только способна пожелать любая женщина!
Она была все ближе, ближе, но лицо ее по-прежнему скрывали складки полупрозрачной ткани. Вот красавица остановилась, застыла, одежды ее спали, обнажив прекрасное тело, только лицо и осталось закрытым. Джанни ахнул, напрягся. Он до боли жаждал прикоснуться к танцовщице и вдруг понял, что и у него в этом чудесном сне есть тело, более мускулистое и совершенное, чем наяву. Он был обнажен, и тело его светилось от желания обладать красавицей.
А она уже была совсем рядом, она взяла его за руку и прижала ее к своей груди, и позволила ласкать ее. Джанни в восторге смотрел на дивные изгибы ее чудесного тела. Внутренний голос пытался остановить его, твердил о том, что это дурно, грешно, потому что они не женаты, но красавица словно бы прочла его мысли и сказала:
Нет, в этом нет ничего дурного, ибо ты не волен над своими снами, и потому ни в чем не повинен. Никто не имеет власти над снами.
И она принялась ласкать его, повинуясь собственной страсти, а страсть Джанни разгоралась все сильнее…
О, не сомневайся, ты не властен над этим сном, — уговаривала его прелестница. — Твой сон — в моей власти. Повинуйся же мне, ибо у тебя нет иного выбора, ты можешь либо бороться со своим желанием, исполняя то, чего жажду я, либо исполнять свое желание, и так и должно быть, только так и должно быть, ибо это — сон. Снись мне так же, как я снюсь тебе, Джанни, и нет в этом ни вины, ни греха, и грешно лишь одно: отказаться от дара радости, когда тебе его подносят.
Джанни с каждым мгновением все сильнее уверялся в том, что все так и есть, и вскоре отбросил все сомнения и целиком предался страсти, и страсть охватила его с головой. Он, до этой ночи бывший девственником и только мечтавший о связи с женщиной, в эту ночь познал науку любви во сне — познал до самых глубин.
Было, однако, в приготовлениях к войне нечто такое, чему Гару не пришлось учить жителей Пироджии. Купцы, а особенно члены городского Совета, во все времена испытывали здоровый интерес ко всем событиям, которые происходили в других городах и по соседству с ними: кто что покупал, кто что продавал, кто с кем в союзе, кто с кем в ссоре. И потому рыбаки и крестьяне хорошо понимали, что Совет Пироджии, как и отдельные купцы, непременно хорошо заплатят за такие вести. Гару не нужно было втолковывать членам Совета, что сведения о передвижении войск противника куда ценнее любых обычных новостей, но добывание таких сведений сопряжено с высокой опасностью. Совет сначала удвоил, а потом и утроил цену, назначенную за вести такого рода, и в итоге несколько крестьянских семейств, ставших погорельцами по вине солдат принца, получили столько денег, что им с лихвой хватило бы на то, чтобы обзавестись новым хозяйством и скотиной, только за то, что рассказали обо всём, что с ними приключилось, в Совете. Именно благодаря этим вестям купцы напугались настолько, что дали окончательное «добро» на учреждение войска.
И все равно Джанни с трудом верил в то, что те крестьяне, которых Гар уговаривал вновь и вновь отправляться на поиски сведений и которые возвращались с жуткими вестями, но тем не менее, как ни странно, выражали готовность снова отправиться на разведку, могли рассказать нечто такое, чего великан уже не знал, или доставить вести так быстро, как о них узнавал Гар. А еще Джанни заметил, что Гар стал носить на груди новую брошь, но решил, что это — часть новых доспехов.
Как бы то ни было, Гар сообщил офицерам пироджийского войска и Совету о том, что другие торговые города уже укрепили свои стены и занимаются муштрой собственных армий. Эти вести никого не удивили, но все же как Гару удалось так быстро узнать об этом? И как он мог прознать о том, что многие дворяне отозвали своих солдат обратно в города, дабы наказать дерзких купцов? А самое главное — как обо всем этом Гар мог вызнать при том, что эти самые вести разведчики принесли в Пироджию спустя пару дней? Как бы то ни было, все это так и было, и когда число крестьян, бежавших в Пироджию, возросло впятеро, Гар сказал Совету о том, что войско дворян приближается к городу. А на следующий день, после полудня, когда первые ряды войска противника показались на вершинах холмов неподалеку от города, Гар заверил пироджийцев в том, что численность войска сократилась на одну треть.
Но какова бы ни была численность его войска и в каком бы состоянии оно ни пребывало, принц Рагинальди не привык упускать ни единой удачной возможности, когда таковая предоставлялась, и потому отправил кавалерийский отряд, дабы тот не дал подойти к Пироджии последним крестьянам-беженцам. Кроме того, отряду был дан приказ захватить мост и дамбу, ведущие к городу с суши.
Однако и Гар прекрасно понимал, какие возможности открывает этот маневр. Еще утром он отправил своих воинов навстречу беженцам, дабы велеть тем поторопиться и предупредить их о том, что в городе их ждать не будут. Даже наиболее упрямые в конце концов побросали повозки со скарбом и бегом бросились к городу, и в итоге городские наружные ворота захлопнулись тогда, когда кавалерию Рагинальди отделяло от них расстояние в четверть мили. Двое добровольцев-скороходов следовали по пятам за толпой беженцев и поджигали пороховые заряды, заложенные в дамбу. Как только взрывники вбежали во внутренние ворота, послышались первые взрывы и сотрясли остров. Все как зачарованные смотрели на гигантский фонтан воды, взметнувшийся из лагуны и разнесший во все стороны первые обломки дамбы. За первым взрывом последовал второй, потом — третий. Взрывы приближались к внутренним воротам, они звучали все громче.
— Назад! Скорее назад! — прокричал Гар, его крик подхватили солдаты и стали оттеснять людей от ворот. Толпа неохотно отступила, не понимая, с чего это солдаты проявляют о людях такую заботу, но вскоре это стало ясно, поскольку на площадь за воротами посыпались камни и обломки бревен. Через некоторое время рухнули и сами ворота.
Наконец отзвучало эхо последнего взрыва, осела пыль, и весь город увидел, как плещутся волны на месте исчезнувшей дамбы и как в злобе потрясают кулаками стоящие в полумиле от города на берегу всадники. Всем были слышны их крики и проклятия по адресу хитроумных пироджийцев. Горожане поняли, что теперь город напрочь отрезан от суши, что началась самая настоящая осада Пироджии.
