Глава 36.
1492 год, август. Настанг.
Дон Болард, барон Смарда, сидел перед грудой документов, заваливших огромный письменный стол, и, решительно не зная, с чего начать, рисовал чертиков на пергаменте. За спиной дона, символизируя должность, свисали три хоругви: кястутисская, смарденская и настангская. Новый герб Подлунья находился в процессе разработки. Варианты, предложенные службой Великого Герольда Консаты, местным нобилитетом были одобрены лишь частично. Так что с данным атрибутом власти приходилось ждать. А вот налаживание тайной службы требовало немедленных усилий, которые Боларду предпринимать никак не хотелось. А ведь кроме горы необходимой государству макулатуры на письменном столе хмурым укором наличествовали еще четыре сундука с бумагами, оставшиеся от предшественников. Охрана, выделенная службе безопасности, только что внесла их и, по вялому жесту Боларда, установила на ковре посередине длинного, мрачного, словно склеп, кабинета. Особенно мрачного, потому что за узкими окнами с пурпурными шторами шел дождь.
Дон Мария, расторопный офицер бывшей принципальской службы, перешедший в распоряжение барона, браво щелкнул каблуками. Дон Смарда рявкнул:
— Свободны!
Охрана растворилась.
Болард взглянул на сундуки. Их окованные железом крышки были заперты и опечатаны. Пойду к Рошалю, подумал Болард. Пусть найдет толкового писаря. А лучше семерых. И длинноногую секретаршу в приемную. При мысли о секретарше дон Смарда понял, что окончательно раздумал жениться.
Ночные эскапады Майки его не интересуют. Точка.
Как бы поделикатнее изложить ей, чтобы возвращалась к отцу?..
Широким жестом барон своротил макулатуру со столешницы. "Проще надо быть, и к тебе потянутся. Что там? Списки агентов? Кого забыть, кого привлечь снова, кого лучше пырнуть ножом в темном переулке?" Дон Смарда почесал левую бровь. И колокольчиком опять вызвал дона Марию. Шепнул ему несколько слов, сложил руки на груди, и, как пишут в романах, стал ждать.
Пригласил глава тайного сыска к себе для начала двоих: нового примаса Архикафедрального собора, по совместительству секретаря Синедриона, мессианца Инигатиса Элайю и главу городской стражи Зенона Красного. Расчет Боларда был прост: дешево — сердито. Настанг всегда делился на двадцать четыре околотка, а в каждом имелись своя караульня и свой приход. Их служителей и задумал использовать барон на пользу нации. А не захотят стражники и приходские священники «стучать» лично — так кого потолковее присоветуют, пасомых своих они отлично знают. Дворников, жаль, в столице нет, но за них и привратники сойдут. И, уж точно, нищие. А в каждой церкви (и старых, которые пока не трогали, и новых мессианских) решил Болард установить подле ящика для пожертвований ящик для… анонимок? Доносов? Как ни назови — лишь бы толк был. А поскольку три четверти народу в городе грамоте не были обучены, следовало также обязать пономарей и каноников, если нужно, доносы эти записывать с их слов, следя, чтобы были трезвые и на соседей не клеветали облыжно. Ну, и с амвона должны были священники прихожанам посулить за важную информацию половину имущества злоумышляющего на Бога и власть, а за вранье — тоже что-нибудь пообещать. Только не такое приятное. Восхищаясь собой, Болард решил, если механизм этот будет действовать исправно — распространить его на всю империю. Послав порученца в кабачок, чтобы встречать гостей не за пустым столом, барон вспомнил, что следует позвать в компанию третьего — главу местной зарождающейся прессы. Тех самых табличек, которыми так приятно швыряться в Настасью, если новости не придутся по вкусу. Репортеры любят рыться в грязном белье, так пусть делают это с пользой. Ad majorem dei gloriam, кажется, так.
Не без пользы проведя время, заручившись обещаниями всех троих подобрать для его службы расторопных и неболтливых малых, дон Смарда переоделся, нацепил фальшивую бороду и отправился в речной порт наводить мосты к проституткам, сторожам и грузчикам. Опять же, не обошлось без выпивки. Болард спохватился лишь, когда в церквях отзовнили к вечерне. Понял, что тянул время, точно кота за… хвост, только бы и сегодня с невестой не объясняться. В закоулке, скрежетнув от боли зубами, отодрал бороду. Завалился в ближайшую цирюльню постричься и побриться, учинил скандал хозяину за грязные полотенца и отсутствие дезинфекции. Цирюльник залебезил, что дамы по имени Дезинфекция не знает, но ежли вельможному дону будет угодно, то немедля за ней пошлет. Барон разразился громовым хохотом и даже всучил мастеру чаевые. Дома умылся, переоделся, почистил зубы толченым мелом, заел яблоком, чтобы убить дурной запах изо рта, и послал к Майке лакея: испросить юную графиню Эйле и Рушиц, будет ли ей угодно к нему спуститься.
Майке было угодно, но прошел почти час, пока она показалась на лестнице: в голубом, вышитом мелкими золотыми розами платье, отделанном густым кружевом по вороту, рукавам и подолу. Рыжие волосы были уложены в сложную прическу и прикрыты сеткой из крученых золотых нитей с жемчужинами в скрещениях. В розовых ушках Майки болтались длинные серьги из хороольской бирюзы. Щеки тоже нежно розовели, а глаза сердито щурились. Еще от доны пахло духами — даже сильнее, чем от самого Боларда. Он задумчиво провел ладонью по своей гладкой щеке. И отодвинул стул от круглого стола, покрытого скатертью с бахромой, предлагая невесте садиться. Сам сел напротив. Оценил идеальную расстановку сервиза из серебра, несколько высоких бутылей с пыльными следами на темном стекле, вытащил из прорезной миски большой апельсин. Миска была полна ими до краев. Болард удивленно приподнял идеальные брови.
— Ивар прислал к празднику, — Майка помахала ресницами. — А ты не пришел…
Болард взял в руку столовый нож и стал неторопливо срезать с апельсина оранжевую спираль.
— Ка-акие выкрутасы, — проворчала рыжая, не дождавшись ответа. Схватила второй апельсин, прокусила шкурку зубами и пустила в ход ногти. — Не картошка же.
Барон церемонно протянул девушке салфетку:
— На, платье прикрой.
Майка фыркнула.
— Так я спрашиваю: ты где был?
Серо-желтые глаза Боларда сощурились.
— Любезная дона, — сдерживая клокочущую ярость, произнес он, — у вас есть ровно две минуты, чтобы закатить мне семейный скандал.
Дон Смарда вытащил золотое, усыпанное самоцветами яйцо на цепочке, щелкнул крышкой, открывая циферблат. Саардамская диковина со свиной щетинкой вместо спирали то спешила, то опаздывала, зато показывала время, число, месяц, год и день недели. Он положил часы на стол перед девчонкой.
