Двое магов погибли сразу, зарубленные одним ударом – конник косил шеренгу, как добрый косарь луговую траву! Еще двое – прежде чем кто-то успел сказать: "Ах!"
Сергар все-таки успел метнуть в конника кинжал, бессильно скользнувший по тяжелой броне, и лишь привлекший внимание "смертоносной стальной башни" к магу, не желавшему умирать без боя.
Навсегда запомнилась блестящая стальная полоса, взметнувшаяся вверх и ярко блеснувшая в свете полуденного солнца. Зазубрины на слегка волнистом лезвии, кровь, рубиновыми капельками разлетающаяся по сторонам, голубой камень, вделанный в крестовину рукояти. Взгляд из прорезей высокого, украшенного султаном шлема, и царапина на правом наплечнике – даже не царапина, борозда, вероятно проделанная наконечником тяжелого копья.
Сколько раз Сергару снилась эта картина! Сколько раз посреди ночи он просыпался с яростным криком, пробуждая своих боевых товарищей, или трактирную шлюху, купленную за три серебряных монеты!
Ярость! Страх! Боль, и осознание скорой гибели – этого не забыть никогда!
Его тогда спасла случайность – отступая назад, пытаясь избежать удара клинка подскользнулся на кишках Иссольда, прежде стоявшего в строю слева, и разрубленного ударом тяжелого меча. Упал, машинально прикрывшись рукой, и меч, вместо того, чтобы развалить на две части, "всего лишь" отсек левую руку выше локтя, пройдя в пальце от груди и распоров новую форменную куртку, только сегодня утром полученную в интендантской службе (Вы их нарочно рвете, что ли?! Казна только на вас и работает! Небось новые продаете, а деньги пропиваете, проклятые моты!).
Конник замахнулся еще раз, но через мгновение уже превратился в воющий, но еще живой кусок поджаренного мяса. Кто-то все-таки сумел сохранить часть Силы, не использовав ее до предела. А может, успел подзарядиться, пока уничтожали его товарищей.
С тех пор Сергар никогда, ни при каких обстоятельствах не осушал себя до конца. Всегда оставлял Силы на пару- тройку выстрелов.
Фонтанирующую кровью культю ему перетянули, слегка полечили, затянув рану, и отправили в тыл. Руку потом вырастили за счет казны – не из человеколюбия, нет – государству было глубоко плевать на какого-то там боевого мага, но ведь кому-то все-таки нужно стоять в строю и палить по рядам зеланской конницы? А так же легкой и тяжелой пехоты.
Вот и вылечили. Отсутствие руки не означает прекращение контракта. Вот если бы голову, тогда – да. А рука – что, рука отрастает! Месяц боли, зуда, горечи снадобий, безумного аппетита за обеденным столом – и конечность на месте.
Для гражданского человека эта работа лекаря стоила бы огромных денег. Таких, какие он не смог бы заработать и за всю свою жизнь.
По крайней мере так сказал угрюмый лекарь высшего разряда, мобилизованный для нужд армии, как и многие из тех, кто месил грязь под хмурым небом Пограничья. Давно уже не хватало кадровых военных и глупых добровольцев, желавших сложить голову на службе Императору. Теперь в армию сгоняли всех, кто мог держать оружие. Или колдовать – как этот лекарь, мужчина лет сорока, с выражением вечного недовольства жизнью на холеном, чисто выбритом лице.
Говорили потом, что этот самый лекарь потом погиб во время прорыва вражеской конницы в район штаба соединений армий Кайлара. Тогда был начисто вырезан офицерский госпиталь и убиты около половины высших офицеров Кайлара.
Возможно, что именно это и повлияло на исход войны. Если армией командуют не кадровые офицеры, а глупцы, получившие должность за взятку, по знакомству или по наследству – участь армии предрешена. И страны – тоже.
* * *
– Олег, подымайся! Олег! Олег!
Сергар застонал, открыл глаза. Тут же почувствовал вкусный запах еды, увидел небольшой столик, уставленный тарелками. Все, что он заказывал – мясо, сыр, глубокая чашка с каким-то горячим варевом, бутылка вина, и рядом большой хрустальный бокал с рубиновой жидкостью.
Много пить не стал – сделал несколько глотков, чувствуя, как терпкая жидкость обжигает пищевод, начал медленно хлебать густой суп, наполняя пустой желудок, властно требующий сытной пищи.
На обед ушло около получаса. Сергар не спешил, и не обращал внимания на застывшую, как статуя Зою. Женщина стояла молча, неподвижно, изредка моргая – только это и выдавало в ней жизнь. Прислуживала ему Маша – подавала, подкладывала, убирала, подливала, искоса поглядывая на молчаливого парня. Пыталась что-то спросить, но он не отвечал, игнорируя любые вопросы, даже самые невинные. Тогда она слегка обиженно замолчала, что тоже не произвело на него никакого впечатления. Не до них. Не до баб.
"Мозговые болезни – самое сложное, с чем может столкнуться лекарь в своей практике. Мы не знаем, и скорее всего не узнаем, как человек думает, как мыслит, каким способом это происходит. С давних времен, еще с тех пор, когда человек бегал по просторам Мира одетый лишь в шкуры, люди заметили – стоит повредить мозг, и вместо прежнего человека перед вами оказывается животное, или еще хуже – растение, неспособное на человеческое поведение.
Мозг – вот хранилище души, и если его повредить, душа или прячется туда, где болезнь не может ее достать, либо улетает, чтобы найти себе новое пристанище, чтобы начать новую жизнь в новом теле. И лучше так, потому что загнанная в узилище душа страдает, но не может найти выхода из той темницы, в которую себя загнала.
Улетевшую душу уже не поймать, а вот извлечь из "узилища" беглянку – это дело достойное, подвластное тому, кто обладает необходимыми силой и способностью. И главное – способностью. Срубить дерево может могучий лесоруб, но пусть попробует он вырезать из этого дерева прекрасную, радующую глаз скульптуру! Это удел тех, кто УМЕЕТ. Так и в лекарском деле – можно обладать могучей Силой, сносить дома, сжигать армии, но когда потребовалось всего лишь вылечить мальчика, упавшего с забора на камень и ударившегося головой – с горечью сказать:" Я бессилен! Я ничего не могу сделать! Я всего лишь жалкий вояка, неспособный вернуть душу на ее законное место!"
Лишить души может всякий, поставить ее на место – единицы. И пусть будет славен тот, кто на это способен – в этом он уподобляется богам!
И пусть молчат те, кто говорит о том, что лекарское дело вторично, что для Служения Империи требуются только боевые маги, что они ценнее лекарей – эти глупцы ошибаются. Способность спасти человека в тысячу раз важнее умения убивать!
Теперь мы перейдем к способу извлечения души из ее добровольного заключения. О том, что такое душа я говорить не буду – на понятии "душа" я подробно остановился в трактате "Душа, как совокупность жизненного опыта", почему-то поднятым на копья представителями духовенства. Это тем более странно, что я никак не посягал на догмы Храма, а своим трактатом, как мне кажется, лишь подтвердил их незыблемость. Видимо уважаемые иерархи недостаточно внимательно прочитали некоторые мои выводы, ограничившись лишь чтением названия оного трактата.