— Я бы так не сказал, сударь, — медленно произнес Грейм. — Я тут подумал… Будучи женатым человеком, я не смогу подвергать свою жизнь опасностям, как надлежит делать протектору. К тому же мне придется больше заниматься трактиром, по-настоящему заботиться о нем.
Дарл немедленно остановился и вытаращил глаза, не смея даже надеяться.
Грейм закончил:
— В общем, я был бы тебе более чем благодарен, сударь, если бы ты стал протектором вместо меня.
Когда Дарл смог, он заговорил так же нескладно, как Джерек:
— Я справлюсь, Грейм. Я обещаю. У меня был большой опыт в обеспечении правопорядка.
Грейм похлопал его по плечу:
— Да-да, сударь. У меня никогда не получалось хорошо проводить аресты, а ты прекрасно знаешь протокол и все частности. Ты будешь на своем месте, уверен.
Джерек пустыми руками сделал выпад и отдал честь воображаемому врагу — Дарл еще до того, как они вошли в деревню, предусмотрительно отобрал у него оружие.
— Как хорошо опять быть героями. Подумайте только, как мы станем знамениты.
— Мы получили известность, добрую славу и упрочили предприятие, — торжественно сказал Грейм.
— Наше предприятие, — напомнил ему Дарл, — сожжено дотла.
— Ну-ну. Сколько раз я говорил тебе, что надо оптимистичнее смотреть на вещи. Если бы только у нас было что-нибудь новенькое на продажу…
— А как же новый напиток? — спросил Фенрис, подходя поближе к винокуру.
— Если ты сможешь заново его приготовить, — добавил Фанрис.
Грейм удивленно воззрился на них:
— Хорошая мысль. Не беспокойтесь — Лорин никогда бы не доверила мне единственную копию рецепта. Мы будем поставлять пойло на рынок бочками и, может, даже подкрасим его углем. Паладайн знает, уж угля-то у нас предостаточно. — Его глаза засияли, — И мы назовем его…
Фенрис около него рыгнул.
Глаза Грейма увлажнились, затем широко открылись.
— Чистое Дыхание Дракона!
Фенрис выглядел обиженным всего минуту.
Из всего драконьего племени хуже всех, несомненно, золотые драконы. Зловредные цветные чудовища просто проглотят тебя, но золотые не успокоятся, пока не проучат тебя хорошенько. Если бы мне дали возможность выбирать, я бы предпочел, чтобы меня съели.
Флинт Огненный Горн (приписывается)
— Эта история о гномах! — проревел певец, пребывая в полной уверенности, что все глаза в помещении обернутся в его сторону.
И в самом деле, все взоры обратились к нему, а также и все руки — руки с глиняными кружками, деревянными тарелками, грязными ножами и объедками. Ливень еды и посуды обрушился на рассказчика, и он, с обманутыми ожиданиями и испорченной одеждой, стал поспешно пробираться к ближайшему выходу.
На выходе бард столкнулся, хоть и ненадолго, с высоченным господином, мгновенно заполнившим собой дверной проем в то самое время, когда певцу не терпелось выйти. Человека-гору было не так-то легко сдвинуть, и в обычных условиях он бы не пошевелился, а бард отлетел бы обратно в зал трактира «Волчья голова». Но вряд ли вновь пришедший ожидал, что спасающийся бегством скальд поприветствует его, поэтому отступил перед натиском объятого ужасом рифмоплета. Бард воспользовался предоставленной возможностью, сбежав из трактира и от продолжения этой истории.
Огромный человек обернулся, демонстрируя заплечные ножны, и сердито посмотрел на удаляющуюся фигуру барда. Он замешкался в дверях, пока негромкое «гав» не вывело его из раздумья. Огромный незнакомец вошел в трактир, рядом с ним трусила большая охотничья собака.
У новоприбывшего был вид искателя приключений, изнуренного долгими путешествиями. Торговец по привычке окинул бы помещение изучающим взглядом, прикидывая размеры рынка, вор или даже бывший воин армии драконов опустил бы поля шляпы, надеясь, что его не узнают, вошедшему же просто было все равно. У него был вид человека, как скажут позже, ставшего мудрым против своей воли. Собака его была тощей, с вытянутой мордой, но во всем остальном ничуть не отличалась от прочих представителей собачьего племени.
Человек подошел к бару, а пес медленно прошелся через груду объедков, брошенных в злосчастного барда, ненадолго остановившись, чтобы обнюхать почти совсем обглоданную баранью кость. Собака фыркнула, признавая ее негодной, и потрусила в сторону камина. Там она повертелась перед огнем и улеглась на спину, подставив теплу золотистый живот, как будто была постоянным посетителем — это пересказывавшие историю тоже впоследствии называли странным.
Пришелец показал хозяину за стойкой два пальца. Трактирщик в ответ вытащил две кружки, по одной в каждой руке, и поднял бровь в тихом недоумении. Пришелец впервые заговорил.
— Одну для моего спутника, — объяснил он, показывая на пса.
Хозяин кивнул, быстренько преобразовав усмешку в непроницаемую деловую улыбку, и налил две кружки.
Пес незнакомца уже приобрел почитательницу в лице одной из служанок, хорошенькой молоденькой женщины в небесно-голубом фартуке с множеством карманов поверх простой белой юбки и темно-синей блузки, с богато украшенной косой, которая доходила ей до пояса. Она гладила пса по светлой шерсти на брюхе, а собака ничем не проявляла своего недовольства и не мешала ей.
Пес отреагировал, только когда незнакомец поставил пенящуюся кружку перед его носом. Посмотрев на кружку и на молодую даму, собака попыталась сделать между ними выбор. Победило пиво. Облизнувшись, она подняла голову чуть выше уровня кружки и принялась лакать длинным узким языком. Отвергнутая молодая дама с вздохом вернулась к своему занятию: собирать пустые кружки и бутылки — «мертвых солдат», такое местное выражение бытовало в городке, которого почти не коснулись ужасы войны. Она отнесла посуду в бар, выбрав не самый близкий путь, чтобы обойти подальше немолодого, хорошо одетого посетителя, следившего за нею не отрывая глаз.
Упомянутый путь пролегал мимо незнакомца, который остановил ее движением руки.
— Принесите вторую кружку, когда он покончит с первой, и третью, когда покончит со второй, и так, пока ему не взбредет в голову остановиться.
Женщина (светло-голубыми нитками на ее переднике было вышито имя «Мелисса») собралась было что-то сказать, но затем кивнула и вернулась к стойке. Остальные посетители — фермеры, рассуждающие о грядущем урожае, плотники и каменщики, загнанные под крышу наступившей темнотой, писец в очках, писавший в углу письмо для женщины средних лет, — все вернулись к прерванным занятиям.
