Нет худа без добра. Именно это спасло отряд Кулака от полного истребления. Капитан, командующий гарнизоном, снял со стен и бросил на освобождение особняка его светлости лучших воинов. Двери, которые Почечуй, Клоп, Витторино и Лопата запирали за собой и заваливали всяким хламом, не задержали бы надолго медренцев, горящих жаждой справедливого возмездия. Но неожиданно они оказались в меньшинстве, вынуждены были защищаться или сложить оружие.
Антоло поправил капюшон плаща. Оглянулся.
Наследник Халльберн, или просто Халль, как теперь его называли в отряде, упрямо рысил рядом с Белым. Никто его не уговаривал и, упаси Триединый, не принуждал. Просто, когда те из наемников, кто еще держался на ногах, принялись собирать мертвецов и перевязывать раненых, он подошел к Кулаку, безошибочно определив в нем предводителя:
– Вы будете за ним гнаться?
Не было ни малейшей нужды объяснять, за кем это «за ним». Кондотьер, стоящий на коленях у тела Мудреца, молча кивнул.
– Я обещал его убить своими руками, – без обиняков заявил Халльберн.
– Это будет нелегко, – сказала Пустельга. Она выглядела не намного краше мертвецов – черные тени под глазами, побелевшая кожа, туго обтянувшая скулы. Видно, не один год они странствовали и сражались вместе, а вот теперь погиб Мелкий, да и Мудрец, чье мастерство фехтовальщика вызывало восхищение рядовых и офицеров не только в банде Кулака, пережил его на какой-то десяток дней. А все по вине одного и того же человека. Вернее, не человека.
– Я не боюсь, – твердо отвечал мальчик. – Я хочу и буду учиться убивать. Я уже много умею. Испытай меня! Меч, копье, корд, арбалет…
– Я не о том, – дернула щекой женщина.
– Барон задолжал слишком многим, – пояснил Кирсьен. – Кто здесь не хочет видеть его кровь на своем мече? – Тьялец обвел глазами присутствующих.
– Где-нибудь в другом месте поищи… – зло проворчал Бучило. Уж ему-то скорое удовлетворение от мести никак не грозило – шестопер Джакомо сломал бородатому северянину ногу. Хорошо еще, если хромать до конца жизни не будет.
– Да что… энтого… меч? – потер бороду Почечуй. – Я его, шволочь… энтого… проклятую, жубами грыжть… энтого… готов! Жубов только мало… – пожал плечами коморник, вызвав язвительную усмешку Пустельги..
Остальные закивали. Кое-кто взмахнул оружием. Оно и неудивительно – Антоло, хоть и считал себя всю жизнь человеком сугубо мирным, предпочитающим бесшабашное веселье суровому бою, тоже чувствовал такую ненависть к оборотню, что, если бы не предательская слабость в конечностях после пыточного приспособления, бросился бы в погоню хоть сейчас.
– Все равно! – упрямо сжал губы Халльберн. – Я хочу ехать с вами. Никто не знает, чей меч достанет проклятого убийцу. Так почему же не мой?
– Молодой… энтого… еще, – попытался урезонить мальчика коморник. – А в дороге, чай… энтого… не мед.
– Я не боюсь. Я езжу верхом!
– Цельный день? Да из дня в день, лопни мои глаза? – прищурился Кольцо.
– Ну и что? Я поеду! – Наследник топнул ногой. Упрямец! Но его упрямство – никто не решился бы возразить – происходило не от каприза избалованного ребенка, а от уверенности человека, в одночасье потерявшего всех родных и ставшего взрослым.
Зубоскал Кольцо открыл было рот, но ляпнуть глупость не успел.
– Пускай мальчик едет, – глухо проговорил Кулак. – Он имеет право. Не меньшее, чем любой из нас.
– Эх, не шправитша! – махнул рукой Почечуй.
– Справится! – жестко припечатал кондотьер. – Захочет отомстить – справится. А не сумеет, значит, не дано. Месть, мальчик, не каждому дается.
– Не зови меня мальчиком! – возмутился наследник.
– Ты теперь в моей банде. – Кондотьер поднялся, держась за простреленный бок. – Как хочу, так и буду звать. – Немножко подумал и добавил: – Но ты в чем-то прав. Ты заслужил, чтобы тебя не считали ребенком. Имя?
– Халльберн.
– Длинно! – покачала головой Пустельга.
– Да, длинно, – согласился кондотьер. – Халль – гораздо короче. Мы будем звать тебя Халль.
Почти день наемники потратили, чтоб похоронить павших.
Мудрец. Ормо Коготок. Куст. Серый. Комель. Волчок. Клоп. Джизло Рябой.
Раненых отправили в обоз, отсыпав лекарям изрядно серебра из отрядной казны.
Собирали коней. Укладывали вьюки. Прощались с теми, кто гнаться за котолаком не захотел. Месть – дело добровольное. Трудно ожидать самоотдачи от воина, поднятого в путь не жгущей сердце ненавистью, а приказом командира или ожиданием вознаграждения.
Ночь провели без сна, в раздумьях – куда мог направиться барон Фальм?
Уж очень много разных черт, каждая из которых принадлежала другому народу, он в себе совмещал. Лотанское произношение и вельсгундская бородка. Кольцо в ухе на фалессианский манер и широкий боевой пояс дорландцев. При этом барон называл своей родиной Итунию, но ранее был замечен в горах Тумана, где поставлял оружие восставшим против империи кланам дроу.
Почечуй считал, что Фальм мог проявить хитрость и попытаться запутать следы, сделав крюк до самых болот Южной Тельбии, чтобы сбить со следа возможную погоню. Пустельга довольно резонно возражала, что на погоню ему, скорее всего, начхать и сказать, куда отправится Фальм, попросту невозможно. Кулак доказывал, что барон сочтет свою миссию выполненной и рванет прямиком на запад. Отчитываться перед хозяевами. Ведь хозяева у него должны быть обязательно. Какого высокого полета ни была бы птица, а кто-то должен подсыпать зерно в кормушку. Белый, шипя и вставляя словечки на своем языке, утверждал, что барон Фальм отправится на север. Путь в Итунию короче всего через горы Тумана, а дроу его не только свободно пропустят, но и обеспечат почетный конвой, чтоб никто не помешал.
Спорили долго.
Вензольо даже предложил Антоло составить гороскоп.
Да! Именно Вензольо! Вот уж кого бывший студент не ожидал встретить на месте учиненного котолаком побоища, так это товарища по университету. Оказывается, Мудрец выловил его из воды. Полузахлебнувшегося и отчаявшегося. Когда плот, на котором десяток Дыкала переправлялся через Ивицу, перевернулся от прямого попадания камня, выпущенного медренской баллистой, не умеющего плавать каматийца подхватила стремнина и поволокла прямиком под обрывистый берег. Не утонул он чудом, но потерял оружие, шлем, калиги. Будучи вытащенным, обалдел от счастья и увязался следом за наемниками.
Прямо говоря, табалец предпочел бы видеть рядом с собой немногословного, но надежного и открытого Емсиля, чем хитрого и беспокойного Вензольо. Он не мог простить картавому каматийцу предательства: дружбы с попрошайками – Горбушкой, Мякишем и Чернухой. Но, по свидетельству Пустельги и Бучилы, дрался Вензольо достойно. Вначале алебардой, отобранной у городского стражника в самой первой стычке, а потом и коротким мечом. Даже заработал две легкие раны: плечо и колено. Эти по сути дела глубокие царапины он носил с гордостью, как знак того, что за спины новых товарищей не прятался.
