Ее глаза сузились, в ней проснулся какой-то древний инстинкт. Даже рубашка, мягкая и короткая, раздражала горящую кожу. Она скинула ее на пол. Мирейн ждал с царственным спокойствием, ибо это она прислуживала ему.
Элиан наполнила ладони мыльной пеной. Мирейн лежал не двигаясь. Но он не спал. Его сознание словно парило над ним, как хрустальный шар. Великий маг и великий король, сын божества, дитя утра, он был теплым и сонным и улыбался, омываемый ароматной водой.
Элиан наклонилась — от него пахло вином, пряниками и ог Нем. Кристалл вспыхнул. Сила, похожая на ураганный ветер, отбросила ее назад. Мир завертелся.
Но не обрушился. Черные глаза широко раскрылись. Элиан задохнулась, словно утопая.
«Элиан!» Это слово не было произнесено, оно заполнило ее мозг и очистило его.
Она лежала на чем-то мягком и влажном. Одежда, поняла Элиан, полотенце, плащ, подбитый мехом. А ее обнаженное тело сплелось с таким же обнаженным, но более высоким, крепким и, без сомнения, мужским.
Мирейн взглянул на нее. Его глаза были прикрыты и тем не менее блестели.
«Скажи это, — молча пожелала Элиан. — Скажи, что хочешь меня».
Он пошевелился, приподнялся и лег рядом. Его лицо было спокойно. Нет, он не собирался говорить. Он собирался отпустить ее, или позволить остаться, или дать возможность не делать ничего.
В ней проснулся демон, и никакими силами его было не унять. Он заставил ее произнести: — С Илариосом у нас не было ничего похожего. Мирейн не двинулся, словно король, изваянный в камне.
— Он очень нежный. Он согревает мое тело. Но это… Неудивительно, что у тебя было так мало женщин. — Я такой отвратительный?
Она прошла через стену, а может быть, и через две. Голос его зазвучал низко и почти грубо, лицо стало пугающим. И все же Элиан громко засмеялась.
— О небо, нет! Но если твой поцелуй может свести с ума твою собственную сестру, что же будет, если ты решишься на большее? Должно быть, на свете существует очень мало людей, которые способны вынести полную силу твоего огня. — Никого, — сказал он все тем же голосом. — Совсем никого? — В ее голосе прорвался смех, но ей удалось быстро подавить его. — А как же твои дамы-советницы? А девять красавиц в ванне? А… Мирейн приложил палец к ее губам. — Никого. — Глаза Элиан недоверчиво сверкнули, и он свирепо посмотрел на нее. — В моей постели бывали женщины. А почему бы и нет? Обеты жреца не имеют силы для короля. Но огонь… это нечто иное. — Он отпустил ее, отбросив назад свои волосы. Не совсем еще высохшие, они упали на его плечи, словно плащ, изодранный в лохмотья. — Возможно, это плод моего воображения, но по недавнему изумленному взгляду принца видно, что ты сильнее меня. Или горячее. Вся ее пылкая натура восстала. — Я дала ему не больше, чем давала когда-либо тебе.
— А-а, — протянул он, и Элиан чуть не ударила его. А он неприятно засмеялся. — Бедный принц! У него нет силы, чтобы защититься. Будьте осторожны, госпожа: большинство смертных нам не подходит.
— Но я не дочь бога! — Элиан встала на колени. — Он хочет, чтобы я вышла за него замуж. Чтобы я уехала с ним и стала его императрицей. — А ты согласна?
Сталь. Сталь и королевский отказ сказать слово, всего одно слово, кроме тех, которые приличествуют брату.
— Я не знаю! — выпалила Элиан в ответ. И опустилась на пятки. Ибо это было совсем не то, что она хотела сказать.
— Я люблю его, — произнесла она. Маска не дрогнула. Веки опустились на черные глаза. — Люблю, — повторила Элиан. — Его невозможно не любить. Он такой великолепный, сильный и нежный, веселый и мудрый, царственный и прекрасный. В нем все совершенно. И он до безумия любит меня. — Она взглянула на себя и на Мирейна и принялась смеяться, пока смех не превратился в рыдание. — Вот я сижу здесь с тобой, как щлюха, которая рассказывает клиенту о своих прежних любовниках. Но я сказала ему, что сделаю выбор сегодня вечером, и теперь я не знаю, что делать. Я даже думать об этом не могу. Но я должна! — Знать или думать?
— И то и другое! — Элиан сильно прижала кулаки к глазам и увидела красноватую мглу, пронизанную звездочками. — Все мои чувства и все мое тело взывают к тому, чтобы я приняла его. Но что-то останавливает меня. И это не страх. Я могла бы стать императрицей Асаниана. Я могла бы построить империю по своему представлению, даже если речь идет об империи, которой тысячу лет правили королевы.
Мирейн ничего не сказал. Она открыла глаза свету. Это было больно. Благословенная, проклятая боль.
— Черт возьми, Мирейн, почему бы тебе не сказать все и не покончить с этим? — Что я должен сказать?
Так равнодушно, так по-королевски. Элиаи понимала эту гордость. Ту самую гордость, которая заставила ее отречься от своего рода, пока тень смерти, нависшая над ее семьей, не заставила ее вернуться.
— Я слышала ваш разговор перед отъездом Вадина в Янон, — неуверенно сказала она.
Челюсти Мирейна сжались, затем расслабились. Элиан хотелось, чтобы он пришел в ярость, или рассмеялся, или смутился. Но он по-прежнему был чертовски спокоен.
— Что заставило тебя поверить, будто речь шла о тебе?
— Вадин сказал. И, — добавила она, — я сама знала. — И что?
— А то. — Ей захотелось прикоснуться к нему, но рука не повиновалась. — Тогда было еще не поздно. Возможно, и сейчас тоже… — Она не могла смотреть на него и остановила взгляд на своих ногах. — Ведь я дала клятву быть твоей королевой, если ты этого захочешь.
— Долг, — тихо произнес Мирейн. — Данное тобой слово. Все твое сумасбродство — это иллюзия. Ты живешь только ради своей чести принцессы. А еще, — добавил он, — еще ты, должно быть, мечтаешь сбежать от всех нас и отправиться туда, где никто не будет тебя связывать.
— Я… думала об этом. — Элиан до боли сжала руки. — Я буду любить тебя, если ты попросишь.
Это сказал за нее все тот же демон. Мирейн невесело рассмеялся. — А если я откажусь?
— Будь ты проклят, Мирейн. Будь ты проклят! И она сама тоже, за то, что попросила его о таком. Он был спокоен как никогда и упрям до безумия. — Ты хочешь, чтобы я решил за тебя. А я не буду этого делать, Элиан. Твое сердце принадлежит только тебе. И только ты можешь следовать его зову.
— А у тебя-то есть сердце? — Он не удостоил ее ответом. — Да, я пришла к тебе потому, что обещала. И потому, что любила тебя. И потому, что Илариос мог слишком легко занять твое место, и это было бы предательством.
— Предательством по отношению к чему? К твоему тяжкому долгу?
Ее глаза сузились. Губы поджались. — Твои враги правы. Ты терпишь рабов и вассалов… Но никогда не смиришься с равным себе.
— Женщина, равная мне, никогда не попросит о том, чтобы я думал за нее.
